Александр Маркьянов - Бремя империи

Я должен поступить как мужчина. Как мужчина, которого предали — господи, бред то какой… Кто кого предал? Меня? У нее есть какие-то обязательства передо мной? Страну? Как все глупо, неправдоподобно, невозможно… До невозможности бредово…

Я вышел из машины. Пистолет — его я положил в потайной карман пиджака — весил, казалось килограммов десять, холод его стали, я чувствовал даже через рубашку. Тучи накрывали город сплошным покрывалом, и во тьме молочно-желтыми шарами висели фонари. Безмолвными исполинами, словно стражи стояли по обе стороны дороги кедры. Взглянул на часы — до полуночи полтора часа.

— Этот?! — Мехмет первым заметил идущую к двери фигуру. Что-то в походке было странное, так обычно идет пьяный или больной человек, медленно, слегка покачиваясь и внимательно рассчитывая каждый шаг.

Сидевший за рулем Сноу повернулся, вгляделся, пытаясь распознать в черной фигуре, освещаемой только светом уличных фонарей и окон знакомые черты. Как раз в этот момент змеистая синяя молния разрезала мглу неба, фотографической вспышкой осветив окрестности…

— Кажется, он… Больше некому. Он!

— Берем? — Мехмет опасно подобрался, словно бойцовая собака перед прыжком

— Сидеть! — резко ответил Сноу — я сказал, когда он в доме будет, тогда и берем. Тут пара человек уже хотели его взять — в морге сейчас лежат! Следом хочешь?

— Я этого кяфира руками порву — мрачно сказал Мехмет — голыми руками…

— Когда я скажу, только тогда и порвешь! — с угрозой в голосе проговорил Сноу. Мехмет хотел что-то сказать — но передумал. Англиз сейчас для него эмир, за неподчинение эмиру с отступника полагается снять живьем кожу. Ничего, придет и другое время…

— С бабой что делать? — угрюмо спросили с заднего сидения

— Что хотите…

Дверь открылась сразу — как будто Юлия ждала прямо за дверью. Сегодня она одела длинное, черное, пошитое в Париже платье, готовясь к разговору. Возможно самому важному разговору в жизни их двоих. Когда зазвенел звонок, она бросилась к двери, открыла и — замерла на месте… По лицу своего возлюбленного она сразу поняла что он — знает. Все знает.

Не говоря ни слова, она отступила в прихожую. Руки и ноги наливались мертвящим холодом…

Санкт-Петербург, Большая Морская. Императорский яхт-клуб. Вечер 29 июня 1992 года

Действительный статский советник Гиви Несторович Карадзе, товарищ начальника отдела контрразведки, молодцевато, одним движением выскочил из таксомотора, подхватил толстый кожаный, набитый бумагами портфель, с которым не расставался. Портфель был набит бумагами по текущей работе — почему-то Карадзе не доверял сейфу, даже в своем служебном кабинете и считал, что на плече эти бумаги будут в большей безопасности, чем за бронированной дверью сейфа. Сегодня в этом портфеле были бумаги только по одному делу — по результатам наблюдения за неким Моисеем Ароновичем Гирманом. Результаты были и обнадеживающие — только совсем не в том направлении. Карадзе просто не знал, что делать с информацией, которую он получил. А бюрократическая мудрость, проверенная десятилетиями гласила: когда не знаешь, что делать — посоветуйся с начальством. Именно это и собирался сделать Карадзе — вот только начальство в лице несменяемого товарища министра внутренних дел, Кахи Несторовича Цакаи очень уж место выбрало странное для встречи. Не кабинет в здании министерства, защищенный от прослушивания — а задняя комната в здании Императорского яхт-клуба. Место достойное, слов нет — вот только для тайных встреч на взгляд товарища начальника департамента контрразведки совсем неподходящее. Но начальству виднее…

Войдя в здание, Карадзе кивнул швейцару, тот внимательно всмотрелся в него. Карадзе членом клуба не был — не тот уровень.

— Каха Несторович. — тихо сказал Карадзе швейцару и тот, не меняя бесстрастного выражения лица кивнул.

— Разумеется. Пройдемте.

Обслуживание в Императорском яхт-клубе было всегда на самом высшем уровне…

Каха Цакая располагался в своем любимом кресле, в глубине комнаты. Камин сегодня не горел — его замешало несколько толстых свечей в массивных бронзовых подсвечниках. Лицо постоянного товарища министра тонуло в полумраке…

— Итак, Гиви. Расскажи нам о своих изысканиях…

Карадзе вздрогнул, оглянулся — ему показалось, то в этой комнате, больше похожей на комнату в склепе есть кто-то еще кроме него, и за это он был вознагражден сухим, больше похожем на кашель смехом.

— Никого нет. Здесь только мы двое. Ты присядь, присядь поближе Гиви, в ногах все равно правды нет, генацвале.

Карадзе, знавший Цакаю много лет, работавший с ним, за это время прекрасно научился распознавать настроение, и даже оттенки настроения своего шефа. Прорвавшееся грузинское слово означало, что товарищ министра волнуется намного больше, чем хочет это показать.

— Итак, результатов пока мало, но все же есть. Для начала — мы прогнали все доходы и расходы Гирмана за несколько лет через систему анализа и получили очень интересный результат. Его доходы постоянно, подчеркиваю — постоянно — превышают расходы. За эти годы, по которым мы провели анализ, набирается весьма существенная сумма, которая пошла неизвестно куда. Можно купить домик на берегу, землю, и останется на то, чтобы встретить старость в достатке. Объяснений этому мы не нашли, но… работаем по этому направлению дальше…

— Нетипично… — задумчиво сказал, скорее сам себе, чем собеседнику Цакая — обычно бывает наоборот…

— Вот именно. Если бы расходы превышали доходы, все было бы понятно. Но наоборот…

— Играет? — поднял брови Цакая

— Рано говорить, слишком мало времени наблюдаем, но… никаких признаков. Мы немного пошерудили в его доме… ни малейшего объяснения, куда деваются деньги. Ни картин старых мастеров на стенах, ни карт, ни коллекции вин, ничего. Я чувствую, он и дома то не бывает…

— Чувствуешь? — недоуменно переспросил Цакая — ты это чувствуешь?

Карадзе молчал, понимая что сболтнул совсем не то, что надо…

— Насколько я помню, мы сыщики. А у сыщиков нет такого понятия как чувства. Нет и не может быть, Гиви, неужели ты так этого и не понял? Мы вообще говорим только о том, что видим и знаем. Он пошел, она принесла, они встретились. Чувства же запри под замок. Прибереги их для семьи, генацвале. Продолжай.

— А вот сегодня… — продолжил Карадзе — произошло нечто, что выбивается из колеи. В девять-пятнадцать он вышел из здания министерства, причем мы его едва не потеряли — он переоделся. Прошел пешком аж до самой Исаакиевской площади. Там попытался сорваться — двойная куртка…

Каха Несторович довольно кивнул — прием был знаком.

— Примерно в девять-пятьдесят он се в машину, находившуюся в пешеходной зоне и на этом мы его потеряли. Машина — Хорьх, правительственные номера, 5646.

— И?

— Машина закреплена за гаражом Собственной, его императорского величества канцелярии. Возит начальника третьего отделения, Владимира Владимировича Путилова.

Удар достиг цели — Карадзе видел, что ему удалось на самом деле удивить своего начальника — а такое бывало очень и очень нечасто.

— Может, кого другого возили… — недоуменно пробормотал Цакая — деда шено…

— Это Хорьх то? — саркастически заметил Карадзе — на разгонную машину он никак не тянет, слишком жирно даже для Собственной, его императорского величества канцелярии.

Повисло молчание.

— Продолжай работать — наконец прервал молчание товарищ министра — самое главное вот что. Подними всю его биографию. Любой ценой узнай, куда он отправляет деньги. Завтра я подпишу у министра приказ на поощрения на крупные суммы, в том числе и по Гирману. Узнай, куда они пойдут.

— Понял… — кивнул Карадзе, мысль о внеочередной премии его весьма воодушевила.

Когда за действительным статским советником захлопнулась дверь, Каха Цакая откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Мир уплыл из под ног, единственным источником шума остался ритмично тукающий на погасшем камине метроном. Минута тянулась за минутой, Цакая мог так сидеть и час и два, не обращая внимание ни на что, кроме собственных мыслей. Нужно было остановиться и понять, что делать дальше. Пока что он не до конца понимал что происходит — и это было очень опасно. Если ты действуешь в ситуации, которую не понимаешь — это все равно, что идти в дремучий лес без карты. Отойдя от опушки на несколько метров еще можно быстро и безошибочно выбраться назад. Но чем дальше ты забираешься в незнакомую чащу без карты — тем меньше шансов, что ты найдешь дорогу назад. Сейчас была именно эта ситуация. В молодости, да и сейчас, постоянный товарищ министра поигрывал в карты — не для денег, а исключительно для тренировки, для гимнастики ума. Оттуда он вынес одно правило: если ты сел играть и в течение двадцати минут от начала не понял, за чей счет идет игра — значит, она идет за твой счет. Сейчас он чувствовал именно то, что идет большая игра — за его счет.