Андрей Кивинов - Охота на Санитара

Портфель полетел в одну лужу, адвокат приземлился в другую. Сознания Трубоукладчиков не потерял и сильной боли в первый момент не ощутил. Он все еще не понимал, что на него напали, оценивал происшедшее как несчастный случай и представлял, какие бабки отберет у незадачливого водилы..

Водитель не стал удирать или, пав на колени, вымаливать прощение. Покинув свою крохотульку, он подошел к адвокату и ногой нанес такой удар в левую почку, какого ни Сухарю, ни Винстону получать прежде не доводилось.

У Трубоукладчикова даже не хватило сил на то, чтобы заверещать. Он выгнулся дугой и промычал что-то нечленораздельное. Весь его жизненный опыт, а также ум, хитрость и здравый смысл, сотни раз позволявшие выкручиваться из щекотливых ситуаций, в один момент куда-то испарились, уступив место чисто животным инстинктам, совершенно не украшающим человека двадцать первого века. Если бы ему сейчас дали передышку и попросили как-то прокомментировать происходящее, он бы смог только что-то проблеять о том, что у КГБ длинные руки, которые они наконец протянули, чтобы отомстить ему за грехи десятилетней давности. Смешно, наверное, но именно такая безумная мысль блеснула в его голове перед тем, как на бедную черепушку обрушился второй удар и сознание, оберегая себя, поспешило временно оставить беспомощное тело.

Очнулся Трубоукладчиков в темноте, в тесном замкнутом пространстве. Путешествовать в багажниках автомашин, так же как и валяться избитому в луже, ему прежде не приходилось, а потому он решил, что оказался заживо погребен… Только нечеловеческим усилием удалось в последний момент остановить мочевой пузырь от несанкционированного опустошения. В качестве компенсации из глаз его брызнули слезы.

3. Акулов и Волгин.

Акулов ждал Волгина на крыльце отделения. Заметив приближающуюся машину, спустился и пошел навстречу. Махнул рукой, предлагая остановиться и, когда «ауди» замерла, сел на правое переднее сиденье:

– Не торопись. В отделе нам ловить нечего.

– Как скажешь, начальник. – Волгин развернулся и на минимальной скорости повел машину к выезду со двора. – Куда двигаем?

– Есть один адресок… У тебя, значит, новостей никаких?

– Я же по телефону все сказал. Свидетелей пока не нашли, с утра повторный обход квартир будем делать, участковых уже настропалили на это дело. Вскрыли хату, куда Заваров вроде бы должен был заявиться…

– Пусто?

– Если он там и бывал, то передвигался исключительно по воздуху. Ни одной его шмотки не отыскали; на полу и на мебели полуметровый слой пыли. Как минимум, несколько месяцев в квартире никто не появлялся.

– Я так и думал. Не верится мне, что он наших ребят положил.

– Верится – не верится… Давай на ромашке еще погадаем! Один черт, без Заварова нам в этой истории не разобраться. Ориентировку по городу на него подготовили?

– Час назад передали по рации. Один шанс из миллиона, что его опознают и смогут задержать.

– Бывали прецеденты… – покосившись на лицо напарника, Волгин усмехнулся. – Может, поделишься своими соображениями? Я же вижу, ты что-то разузнал!

– Кое-что есть… В целом картинка выходит занятная. Для начала я поцапался с Борисовым.

– Меня это не удивляет.

Всему управлению было известно, что Александр Борисов, молодой да ранний начальник угрозыска 13-го отделения, был, говоря мягко, на руку очень нечист. Начальство это терпело, тем более что для многих руководителей он являлся человеком удобным, понимающим, всегда готовым оказать услугу деликатного свойства, начиная от организации баньки с девочками и заканчивая прозаическим конвертиком с деньгами. Назвать его воплощением коррупции Северного райуправления было бы сильной натяжкой; в мутной воде, отделяющей простых граждан от криминалитета, барражировали хищники намного крупнее Борисова как по размеру звезд на погонах, так и по масштабу проворачиваемых махинаций и урываемых кусков… Нет, на символ он, конечно, не тянул, но жил на широкую ногу. Менял квартиры и иномарки, ходил, обвешанный золотом, в костюмах от настоящих продавцов, а не с развалов вещевого рынка, словом, производил впечатление состоявшегося в жизни человека. Невысокого роста, кряжистый, от рождения он обладал непривлекательной внешностью – красноватая кожа, слегка выпученные бесцветные глаза, крепкий нос, который, казалось, не сломаешь и ударом молотка, крупные неровные зубы, среди которых не находилось и двух одинаковых, каждый высовывался из десны под своим углом и на разную длину. Около четырех лет назад, только придя на службу в РУВД, недавний курсант «Шмоньки» [3] Сашка Борисов напоминал крестьянина, приехавшего из далекой деревни в город на ярмарку, недоверчивого и наивного одновременно, готового, словно губка, впитать весь спектр красок новой жизни, от белой до черной. Время пролетело незаметно, и тем разительнее казались перемены, происшедшие с ним за столь недолгий срок. Нынешний Александр Маркович, с лица которого, по-прежнему непривлекательного, но налившегося чувством силы и уверенностью, не сходила усмешка, означающая: «Кто не скурвился – я не виноват», теперь смотрелся как один из хозяев той самой ярмарки, ушлый и до невозможности деловой, успешно обувающий своих недавних односельчан, в которых отказывался признавать родню и друзей.

Прямых доказательств не имелось, но Акулов не сомневался в том, что Борисов приложил руку и к его, Андрея, аресту по состряпанному обвинению в превышении власти. Около двух лет Акулов отсидел в СИЗО и на суде был выпущен за недоказанностью вины. Уголовное дело отправили в прокуратуру для проведения дополнительного расследования, где оно валяется до сих пор и будет валяться, пока следак не соберется с духом его прекратить, так как доказать что-либо уже решительно невозможно, – «потерпевшие» от действий Акулова наркоман со стажем Олег Новицкий и его жена давно мертвы [4].

– Меня это не удивляет, – повторил Волгин и после короткой паузы высказал свою догадку: – Бориска знает, что мы летом задержали Заварова и, переговорив, выпустили с миром?

– Вот именно.

– Не вижу ничего удивительного. Скорее всего, Заваров сам ему об этом рассказал. Когда его задержали вторично, он наверняка пришел к мнению, что сделано это с нашей подачи, а история про «черного», который опознал его на улице, сочинена для обставы. Хотели остаться чистенькими, не нарушать своих обещаний, вот и загребли его чужими руками. «Все менты одинаковы» – я это прочитал в его глазах еще тогда. Может быть, после общения с нами Заваров начал думать о милиции лучше, но как только Борисов застегнул на его запястьях наручники, а прокурор санкционировал арест, он раскаялся в том, что позволил себе нам поверить.

– Ты его оправдываешь?

– Я его понимаю. Хотя сам бы так, конечно, никогда не поступил.

– Ты считаешь, что мы в чем-то виноваты? Приложили слишком мало усилий для доказательства своей искренности? По-твоему, теперь, когда мы его снова поймаем, надо будет встать на колени: Артурушка, зайчик, честное слово, мы не виноваты!

– Я так не считаю, и у меня совсем нет уверенности, что мы его когда-нибудь возьмем. Если он не круглый дурак, то свинтил из города сразу после того, как вышел из тюрьмы. Прошерстим всех знакомых, объявим федеральный розыск и будем ждать, пока он где-нибудь попадется.

– Он никуда не уехал…

– Знаешь?

– Чувствую.

– Куда рулить?

– Улица Заповедная. Там его друг живет, возможно – самый ближайший. Антон Шмелев, они вместе воевали в Чечне. Борисов про этот адрес не знает, я с трудом вытащил его из Светкиной мамаши…

– А если Артур действительно там отсиживается? Ты плохо знаешь те места; вдвоем мы его не задержим.

– Его там нет, я уверен. Но, если повезет, можно разнюхать что-нибудь полезное. Так вот, Борисов мне сказал примерно следующее: «Я, мол, понимаю, почему вы отпустили Артура. Но видите, чем это закончилось? Нормальные пацаны пострадали…» Говоря, он рассматривал мой пейджер, и на лице у него было написано только одно: «Что же ты продешевил? Если брать, то по-крупному».

– Ты ему в морду не зарядил?

– Еще предоставится возможность.

Пейджер был подарен Андрею младшей сестрой. В отличие от него, капитана милиции, занимающего элитную должность оперуполномоченного группы по раскрытию умышленных убийств, она танцевала в каком-то шоу-балете и зарабатывала нормально. Подарки от женщин Андрей принимать не любил. За исключением каких-то особых случаев, наподобие дня рождения, все другие варианты казались ему граничащими с оскорблением. «У нас не Америка с их оголтелым феминизмом, – говорил он. – В ресторане за ужин с дамой должен расплачиваться мужик. Он же должен убить и притащить домой мамонта, а она – уметь его приготовить». Сестра Виктория возражала, что у него устаревшие, консервативные и домостроевские взгляды, но он упрямо качал головой: «По-твоему, лучше, когда в кабаке выписывают два раздельных счета, а потом она подает в суд иск за сексуальные домогательства только потому, что он на нее посмотрел с интересом?». Танцовщица, которой в отличие от капитана бывать за границей приходилось неоднократно, только посмеивалась и подначивала, вышучивая его «серость» и «невежество», но он на провокации не поддавался и стоял на своем. Пейджер был вручен «на память об освобождении», и Андрей, скрепя сердце, принял дорогой, по сравнению с его доходами, подарок, частично обосновав свое решение нежеланием обидеть сестру и частично тем, что такая вещь ему необходима в работе.