Эльмира Нетесова - Закон Тайга

—  Филина мужики уважают. Его тайга признала...

—    Ты что, просишь оставить его? - спросил участковый.

—  Конечно.

—  Но мех мы конфискуем у него. И, как понимаешь, без копейки. Только составим протокол изъятия. Ты его подпиши. Для госпромхоза. Чтобы претензий не было.

Филин стоял, отвернувшись. Он слышал все.

—  Сними с него наручники, - обратился участковый к ми­лиционеру. - Как у тебя с ногами? - спросил он Тимку и дополнил вопрос: - Где тебя так?

—  По бабам заскучал. Назначил одной свидание, а она, лярва, не дождалась. Смылась со своим небритым кентом. А я из ее хазы еле выполз. Хорошо, что тот фраер меня не попутал. Ина­че б хавали зверюги кровавый бифштекс из законника.

—  Ну а красотка твоя по следам прийти может, - рассмеял­ся участковый.

—  Коль прихиляет, отбой дам полный. Почему не ждала? И хаза хуже параши воняла? Я, может, едва не ожмурился там. А она шлялась где и с кем попало. Вернулась бы, а там - моло­дой, красивый жмур. С наваром... Десяток соболей на манто ей приволок.

—  Не накличь, Тимофей!

—  Они уже скоро из берлог вылезать начнут, - засмеялись милиционеры.

—   Ну чего стоишь, как усрался? Готовь жрать! - Тимка, словно не услышав слов милиционера, прикрикнул на Филина. И бугор, поверив в свою свободу, заторопился, зашустрил.

Нырнув в шалаш, вытащил оттуда рюкзак, набитый мехом до отказа. И, поставив его у костра, указал участковому:

—  Вот мое...

Тимка, когда вытряхнули рюкзак, понял все. Но молчал...                   

Участковый с милиционерами подсчитали число шкурок, затолкали их в мешок вместе со списком, подписанным Тим­кой и Филином, и вскоре засобирались в обратный путь.

Филин держался подальше от них. Но по его глазам брига­дир видел, как тягостно их присутствие бугру. И, нагрузив ми­лиционеров куропатками, закопченными на случай пурги, по­спешил их выпроводить с заимки.

Едва они скрылись из виду, к шалашам стали возвращаться промысловики. Всяк своей добычей хвалился. Бугай со Скомо­рохом принесли по три норки, а Цыбуля - двух соболей и пя­ток куропаток. Баржа - куницу и лису, трех зайцев.

Все радовались удачному дню. Даже Кот, который лишь лису и белку принес сегодня. Все торопились с ужином. Готовили общий, на всех.

Бугор не ушел в шалаш. Он сидел у костра, глядя в огонь. Слушал и не слышал голоса. О чем они? Ведь вот его могло уже не быть с ними. Увезли бы мусора в браслетах. И отправили бы в зону. Куда, на сколько? Кто знает... Тимка выручил... Теперь он, Филин, обязанник бригадира. Ни трамбовать, ни даже спо­рить не должен с ним.

«Он, зараза, усек все, И с пушняком... Но не заложил. Дал прижопить. Хотя свой навар сорвет. Это - как мама родная. Но сколько снимет?» - думал Филин.

—  Садись хавать! - подошел к бугру Кот. И указал на пус­той чурбак.

Филин молча взял свою миску, ложку. Гречневый кулеш с зайчатиной... А ведь это счастливая случайность, что он здесь, среди своих. И его не оттолкнули от костра. Не обделили жрат­вой и теплом. И Тимка, которого мог ожмурить много раз, вы­рвал его у легашей.

Фартовые удивлялись бугру. Что с ним? Молчит, не дерет глотку. Уж не заболел ли? А тот обдумывал свое. Примерял день сегодняшний на вчерашний и впервые в жизни злился на себя, чувствовал вину.

— Ты хавай, жратва стынет, - напомнил Баржа, подмигнул и сказал: - Сегодня чай, как фраера, будем пить с печеньем. На чифир заварку не отвалил Тимка. Зажилил, гад.

—  Обойдешься и без кайфа, - отозвался Полудурок. И, глянув на кентов, добавил: - И без чифиру спишь как сявка. Не додаешься тебя.

Бугор стал есть. Кулеш застревал в глотке. Молчал Тимка про мусоров. Ничего не рассказывал кентам. А ведь мог бы похвалиться, как сделал Филина обязанником. Уж бугор о том не умолчал бы... Филин проглотил зайчатину. Кто-то спросил, хочет ли еще жрать. Смолчал. Дали полцую миску.

—  Хавай, кент! В тайге на голодное брюхо пусть легавые дышат. А мы - жрать должны.

И снова ком в горле. Пока продавливал его, законники при­нялись чай пить. Молча, задумчиво. С печеньем... Бери его, сколько хочешь. Вот бы в детстве такое, от пуза, может, и не горел бы тут костер, не сидели бы они вокруг него.

Вздохнул кто-то тяжело. Вспомнил прошлое. Другие места и времена, иную жизнь. О которой здесь вспоминают, как о полузабытой детской сказке.

Вон в Трудовом даже дети знают, что дядьки из двух бара­ков родились бандитами сразу с ножами, кастетами и свинчат­ками в руках. Что они никогда и не были маленькими. Детей пугали ворами. Неслухам грозили, что отдадут их ворюгам на­совсем, и те от страха всю ночь вздрагивали.

С работягами-условниками сдружилась детвора. Они часто бывали в домах трудовчан. Они, но не законники...

Но вот Тимку признал Притыкин. Разглядел в нем, почув­ствовал не замеченное никем. И поверил. Хотя знал немного, своим считал.

Вздохнул бугор. Тимку он знал много лет. Проверял не раз. Ничем особо не выделялся фартовый.

—  Хлещи чай, Филин, совсем остыл, - напомнили кенты.

Бугор хлебнул из кружки протяжно, с хлипом, со смаком,

как только он пил чай. Тимка подал ему печенье. Филин глаза вылупил. Не понял.

Это он должен делать, обязанник! Но Тимка будто не за­метил:

—  Харчись, бугор!

«Может, перед кентами выпендривается?» - подумал Фи­лин. Но бригадир как ни в чем не бывало разговаривал с фарто­выми, ни словом, ни намеком не задевая бугра.

—  Послушай, Бугай, завтра ты похиляешь в тайгу с дробо­виком. А лучше карабин возьми. Не нравятся мне твои наделы. Три берлоги... И все у тебя. Да и рысе^ многовато. Этих на капкан не возьмешь. Бери карабин, - повторил Тимка.

—  Дней через пять, если не раздумаешь, возьму. А пока - рановато.

— До конца сезона. Потом вернешь, - предупредил Тимка.

— А мне бабу, двухстволку дай. Сегодня следы рогатого видел у себя. Он, паскуда, капкан разрядил, - попросил Скоморохг

—  Возьми. Только запыжить надо гильзы.

—  А что, если на медведей капканы поставить? - предло­жил Кот.

—  Мы из тайги уберемся раньше, чем они из берлог вылезут.

Филин ничего не просил. И едва мужики пошли про­гревать шалаши, подсел к Тимке.       

—  Потрехать надо, - предложил тихо.

—    Валяй.

—    С глазу на глаз.

—  Похиляли, - указал Тимка на шалаш и прихватил остат­ки углей.

Бугор влез в шалаш, больно ударился головой о ящики с харчами. Чертыхнулся.

—  Скинь ходули за хазой. У меня не камера. Сам управля­юсь, - заворчал Тимка.

Филин стянул сапоги. Лег на перину из еловых бород и су­хой травы. Наслаждался теплом, идущим от углей.

Тимка завесил вход, заложил его ветками. Зажег жировик. Сел, сгорбившись, ждал.

— Что с меня приходится, ботни, - предложил Филин.

—  Отмазаться вздумал, кент? И что предложишь? - повер­нулся Тимка.

—  Теперь не продешевишь. Твоя взяла. Припутал меня за самые жабры, - усмехнулся Филин.

— Я тебя не брал на примус. Сам навязался, прихилял. Чего скалишься теперь? Иль отлегло от жопы? - вспылил Тимофей.

—  Не духарись. Все помню. Потому и нарисовался. Башлей, как знаешь, нет ни хрена. Но мешок пушняка я притырил от легавых. Бери. Там хороший навар. Соболи, куницы, норки. Не сдавай. Слиняешь - будет грев. На черный день сгодится. Не станешь же в Трудовом канать в отколе. А про этот пушняк - только ты да я. Больше никто не знает.

—  Не маловато? - повернулся Тимофей.

—  Да где ж больше возьму? Все мое в том сидоре. Больше нычки нет. Если брешу - век свободы не видать.

—  Ты все? Иль еще что имеешь вякнуть? - прищурился Тимофей.

—  Как на духу, все выложил. Но почему ты со мной, как с сявкой, ботаешь? - запоздало обиделся бугор.

—   Знаю, случись сегодняшнее со мной, ты и пальцем не пошевелил бы выручить. Наоборот, подтолкнул бы в запретку. Я тебя, паскуду, знаю не первый год. А если и удалось, пофар­тило б из лап мусоров вырвать, ты не пушняк, родную шкуру с меня снял бы и на всю жизнь обязанником сделал. Да потом по всем «малинам» и зонам трепался, как ты лихо уделал лягашей.

А ты не такой? - огрызнулся Филин, не понимая, куда клонит Тимка, что потребует от него.

—  Тебе видней, - вспомнился Тимке дед Притыкин. Тот не любил попреков.

—  Чего хочешь? Ботай, не мори, - не выдержал Филин.

—   Не нужен ты мне в обязанниках. К фарту не приклеюсь. Завязал. В отколе я! Хана! А и башли мне

твои не нужны. Свои теперь имею. И пушняк. Не меньше, чем ты принес. Одно мое условие будет. Стемнишь иль при- тыришь, потом на себя обижайся, но пушняк весь в госпром­хоз сдашь. Сам. Смолчал я при легавых. Потому что знаю, как дается каждая шкурка. Не хотел, чтобы даром у тебя за­брали. Потому не вякал. Но охотоведам, как мама родная, в зубах потянешь.

—  Сознательным заделался? А если не сдам? Заложишь? От тебя теперь всего ждать можно. С мусорами скентовался...

—  Заткнись, падла! - подскочил Тимка. Но вовремя сдер­жал себя. И сказал хрипло: - Линяй! Глаза б тебя не видели.