Партнер - Гришэм Джон

— Нас.

— С чего это вдруг?

— Это было бы справедливо.

— По отношению к кому?

— М-м… к налогоплательщикам.

— Бросьте. — Сэнди едва не расхохотался. — Вы, парни, работаете на федеральное правительство. С каких пор вас стали тревожить проблемы налогоплательщиков?

— Обычное явление для дел, связанных с кражами и мошенничеством, — подал голос Морис Маст.

— И сколько же составляет ваш процент? — поинтересовался Сэнди.

— В таких случаях, как правило, назначают девять процентов. Думаю, это будет честно.

— Вы так думаете? А сколько платит налоговая служба, когда устанавливает, что я внес большую, чем полагается, сумму, и хочет вернуть мне мои деньги? — Все молчали. — Шесть процентов. Государство отдает мне шесть паршивых процентов!

Для Сэнди в происходящем не было никаких неожиданностей. Такие вопросы он предвидел и ответы на них подготовил заранее. Ему доставляло наслаждение смотреть, как его гости пытаются сохранить лицо.

— То есть вы предлагаете нам шесть процентов? — медленно спросил Спролинг, тщательно подбирая слова.

— Нет, конечно. Деньги — у нас, нам и определять, сколько мы будем платить. Этому же принципу следует и правительство. Полагаю, деньги все равно уплывут в черную дыру Пентагона.

— Диктовать условия их расходования мы не можем… — сказал Джейнс, уставший от препирательств.

— Вот какой представляется проблема нам, — перебил его Сэнди. — Деньги были бы потеряны. Они предназначались мошеннику, который бы тут же с ними и сгинул. Мой клиент предотвратил это. Он сохранил всю сумму и хочет вернуть ее.

— А мы должны выдать ему награду? — спросил Джейнс.

— Нет. Всего лишь отказаться от процентов.

— Нам требуется согласовать это с Вашингтоном, — заметил Спролинг. — Дайте нам что-нибудь конкретное, над чем можно работать.

— Мы заплатим половину того, что возвращает назад налоговая служба, и ни цента больше.

— Обсужу это с генеральным прокурором. Остается надеяться, что у него хорошее настроение.

— Передайте ему привет, — бросил Сэнди.

— Три процента, так? — приподнял голову от блокнота Джейнс.

— Так. С двадцать шестого марта девяносто второго года по первое ноября девяносто шестого. Всего выходит сто тринадцать миллионов с какой-то мелочью, на которую можно не обращать внимания. Ровным счетом сто тринадцать миллионов.

Цифра ласкала слух правительственных чиновников. Каждый записал ее в свой блокнот. Выглядела она грандиозной.

У кого повернется язык оспаривать сделку, вернувшую налогоплательщикам такие деньги?

Подобная щедрость могла означать лишь одно: украденные девяносто миллионов долларов Патрик успешно куда-то вложил. Люди Спролинга уже занимались предварительными подсчетами. Если Лэниган поместил деньги в банк под, к примеру, восемь процентов годовых, то сумма выросла до ста тридцати одного миллиона. Десять процентов — это сто сорок четыре миллиона. Свободных от налогообложения, естественно. Много потратить Патрик не мог, так что в конечном итоге он останется весьма состоятельным человеком.

— Нам внушает некоторое беспокойство также и судебный иск, который вы предъявили ФБР от имени мистера Лэнигана, — сказал Спролинг.

— В ответ на небольшую услугу со стороны мистера Джейнса он будет аннулирован. Эту не слишком важную деталь можно обсудить позже.

— Отлично. Пойдем дальше. Когда ваш клиент будет готов дать показания большому жюри?

— Когда потребуется. Физически он в состоянии сделать это в любое время.

— Мы не намерены откладывать дело в долгий ящик.

— В таком случае чем быстрее, тем для него лучше.

Разрешенные вопросы Спролинг обводил в своем блокноте кружками.

— Мы настаиваем на полной конфиденциальности. Никакого общения с прессой, иначе вокруг сделки поднимется ужасный шум.

— От нас газетчики не узнают ни слова, — пообещал Сэнди.

— Когда вы хотите, чтобы мисс Миранда вышла на свободу?

— Завтра. Ее необходимо доставить в аэропорт Майами. Было бы неплохо, если бы кто-нибудь из ФБР проследил, как она поднимется по трапу самолета.

— С этим не возникнет проблем. — Джейнс пожал плечами с видом человека, удивленного подобной просьбой.

— Что еще? — Сэнди потер руки как бы в предвкушении самого интересного.

— Со стороны правительства больше ничего, — ответил Спролинг.

— Тогда я предлагаю вам следующее: у меня здесь два секретаря с компьютерами. Мы уже подготовили проект соглашения и решение суда о снятии с мистера Лэнигана обвинений федеральных властей. Чтобы уточнить необходимые мелочи, много времени не потребуется, бумаги вы сможете подписать тут же. Я отвезу их своему клиенту, и при удачном раскладе через два часа все будет закончено. Мистер Маст, я рекомендовал бы вам как можно скорее связаться с федеральным судьей. Решение о снятии обвинений мы перешлем ему по факсу.

— Когда мы получим документы и магнитофонные записи? — спросил Джейнс.

— Если в течение ближайших нескольких часов все пройдет, как предполагается, они станут вашими сегодня в пять часов дня.

— Мне нужно позвонить. — Спролинг поднялся.

Телефон потребовался и Джейнсу с Мастом. Все трое разошлись по комнатам огромного номера.

Обычным заключенным полагалась ежедневная часовая прогулка. Стоял конец октября, день был пасмурный и прохладный. Патрик решил потребовать дарованного ему конституцией права, однако охранники ответили отказом: никаких распоряжений относительно прогулок они не получали.

Патрик позвонил судье Хаски, и все было мгновенно улажено. Он также спросил Карла, не сможет ли тот зайти в магазинчик на Дивижн-стрит, купить крабов и пирожков с сыром, чтобы пообедать вместе на свежем воздухе. Судья ответил, что сделает это с удовольствием.

Они сидели на деревянной скамье неподалеку от фонтана, под маленьким печальным кленом во внутреннем дворе госпиталя. Принесенных Карлом пирожков хватило и на охрану, устроившуюся чуть в стороне.

О проходивших в «Камилле» переговорах Хаски ничего не знал, и Патрик не стал затрагивать эту тему. Там был Пэрриш, который в самое ближайшее время поставит его честь в известность о принятых решениях.

— Что обо мне говорят? — спросил Патрик, покончив с пирожком.

— Сплетен больше не слышно. Жизнь возвращается в нормальное русло. Твои друзья так и остались твоими друзьями.

— Кое-кому из них я написал. Ты не согласишься передать письма?

— Передам, конечно.

— Благодарю.

— Я слышал, в Майами задержали твою знакомую.

— Да. Но ее скоро выпустят. Небольшая неувязка с паспортом.

Хаски молча жевал. Он уже привык к длинным паузам во время бесед с Патриком. Собственно говоря, это ему приходилось думать над тем, что сказать, — у Патрика такой проблемы не возникало.

— Хорошо посидеть на свежем воздухе, — заметил Лэниган. — Спасибо тебе.

— У тебя есть право на прогулку.

— Ты бывал когда-нибудь в Бразилии?

— Нет.

— А стоит.

— Убежать так же, как и ты? Или вместе с семьей?

— Нет, просто съезди и посмотри.

— Пляжи?

— Забудь о пляжах и городах. Отправляйся в сердце страны, где чистое синее небо, исключительный воздух, где живут простые и добрые люди. Там мой дом, Карл. Как мне хочется вернуться туда!

— Быстро это не получится.

— Наверное, но я могу и подождать. Я — уже не Патрик, Карл. Загнанный и несчастный Патрик умер. Он был толстым, вызывал жалость, и слава Богу, что его не стало. Теперь я — Денило, Денило Силва, человек более удачливый, живущий спокойной жизнью в совсем другой стране. Денило подождет.

«К тому же у Денило есть замечательная женщина и целое состояние», — хотелось добавить Карлу, но он не стал об этом говорить.

— И каким образом Денило попадет в Бразилию? — спросил судья.

— Я как раз работаю над этим.

— Послушай, Патрик, ничего, если я буду звать тебя Патриком, а не Денило?

— Пожалуйста.

— Мне, кажется, пора отойти в сторону и передать дело Трасселу. Скоро начнутся слушания. Я сделал все, что было в моих силах, чтобы помочь тебе.