Троянская тайна - Воронин Андрей Николаевич

Неизвестно, конечно, получит ли Игорь Чебышев приказ об устранении Буры. Сомнительно. Вряд ли. В общем, черта с два. Но Игорь Чебышев – не какой-нибудь Бура, он не станет ждать приказов. Когда дойдет до дела (то есть до дележа денег), он как-нибудь сам сумеет разобраться, что ему следует делать, а чего нет.

– Слушай, Бура, – сказал он, чтобы не молчать, – а откуда у тебя такое странное прозвище?

Бура повернул к Игорю свою азиатскую рожу с вдавленной переносицей и некоторое время разглядывал его, как вошь под микроскопом.

– Тебе интересно? – спросил он наконец.

Прозвучало это как-то нехорошо, как будто Бура находил интерес Игоря к происхождению своего прозвища не вполне тактичным.

– Ну, – дипломатично откликнулся Чебышев.

Бура продолжал шарить по его лицу тяжелым, обманчиво равнодушным взглядом, от которого по коже начинали ползать мурашки и становились дыбом короткие волоски на затылке.

– Ну, чего уставился? – слегка растерявшись и оттого взяв небезопасный агрессивный тон, сказал Игорь. – Спросить, что ли, нельзя?

– Спросить можно, – ровным голосом ответил Бура, продолжая сверлить его лицо тяжелым, физически ощутимым взглядом.

– Ну, так чего ты? Не хочешь – не говори. Просто странно. Бура – это же гадость какая-то химическая...

– Сам ты гадость химическая, – спокойно возразил Бура. Он ненадолго задумался. – Я тебе скажу, – продолжал он затем, приняв, очевидно, какое-то решение. – Только учти: если начнешь зубы скалить, хотя бы улыбнешься, я тебе эти твои зубы в глотку вобью. Вот этим вот прибором.

И показал Игорю пудовый кулак.

– Да ты чего, малахольный?! – возмутился Игорь, отпихивая костистый кулак от своего лица. – Да пошел ты в жопу! Не хочешь – не говори! Тоже мне, принц крови, спросить его ни о чем нельзя!

– Бура – это сокращение, – спокойно сообщил Бура, убирая наконец свой покрытый блестящей пленкой пота кулак от лица Игоря Чебышева. – От Буратино. Это меня пацаны так из-за носа прозвали, понял? Буратино... Длинно получается. Если, скажем, окликнуть, особенно в драке или в другой какой заварухе, так не сразу и выговоришь. А Бура – коротко и ясно. Всосал?

Будь на месте Буры кто-нибудь другой, Игорь Чебышев хохотал бы до колик в животе. Буратино! Ах ты, мать твою! Бу-ра-ти-но!!! Да при чем тут нос?! Просто кто-то очень верно угадал самую суть Буры: весь он, целиком, от макушки до пяток, выстроган из одного, правда, очень большого, полена. Даже, пожалуй, из бревна. Дубового. Или там самшитового... Мать моя женщина! Буратино! Все-таки бандиты, как ни крути, не чужды творчества. Хотя бы устного. Народного, блин... Это ж надо было сообразить: Буратино, он же Бура!

– Смешно? – вкрадчиво спросил Бура.

– Где? – очень натурально удивился Игорь. – А, ты про свое погоняло... Ну, знаешь... Ты меня, конечно, извини, но фантазия у вас все-таки убогая.

– У кого это – у нас? – окрысился Бура. Игорь вздохнул. Этот придурок обещал выбить ему зубы, если он посмеет хотя бы улыбнуться по поводу его идиотского прозвища. А теперь, кажется, готов пришибить за то, что Игорь не нашел это прозвище остроумным... Ну вот как с ним, таким, после этого общаться? Господи! Если ты есть, подскажи, где купить пистолет. А лучше гранатомет. А еще лучше, займись этим дебилом сам. В конце концов, он – не моя, а твоя ошибка...

– У вас, – сказал он вслух, – людей действия. Мускулистых атлетов. Спортсменов. Военных. Словом, у тех, кто привык сначала бить, а потом знакомиться.

Бура немного отмяк.

– Так это нормально, – сказал он. – Хрена ли сделаешь, если работа такая? И потом, ты в детстве каким видом спорта занимался?

– Да никаким, – честно признался Игорь. – Так, в футбол гонял во дворе, а зимой в хоккей... Но в основном на воротах.

– Ну вот, – с непонятным удовлетворением сказал Бура. – А если бы, к примеру, боксом, да всерьез, да попал бы в профессионалы – все, пиши пропало. Мозги отшибли бы на раз, без бумажки собственное имя не вспомнил бы. Зато морды ломал бы – любо-дорого!

Из синего неба вдруг материализовался и, снизившись, стремительно скользнул над землей огромный аэробус, раскрашенный в знакомые броские цвета австрийских авиалиний. Уши заложило от смягченного расстоянием и недавно введенными европейскими стандартами плотного рева. Потом рев стих где-то в дальнем конце взлетно-посадочной полосы, и ушей Игоря коснулось неразборчивое кваканье репродуктора, доносившееся из терминала.

Бура посмотрел на свои пятисотдолларовые часы, которые он в разговоре любовно именовал "котлами", разом посерьезнел и сказал:

– Похоже, наш. Пора, братуха. Давай, не подкачай. Главное, не менжуйся, чтобы этот муфлон ничего не учуял. Не дергайся, понял? Все ништяк.

Несмотря на заезженность этого дежурного напутствия, Игорь Чебышев ощутил что-то вроде благодарности к этой безмозглой горе костей и мяса. Сейчас ему позарез нужен был кто-то, кто посоветовал бы не дергаться и заверил, что все ништяк, потому что Игорь как раз таки начинал дергаться, да не просто дергаться, а дрожать как осиновый лист.

Он распахнул дверцу справа от себя, поставил ногу на горячий асфальт автомобильной стоянки, а потом, раньше, чем бдительный Бура указал ему на ошибку, спохватился, открыл бардачок, порылся в нем и вынул наполненный прозрачной жидкостью одноразовый шприц.

Игла была прикрыта зелененьким пластиковым чехлом, смотревшимся, с учетом того, что находилось внутри шприца, дико и неуместно. Игорь Чебышев положил шприц в карман и осторожно принял вертикальное положение, поймав себя на том, что, несмотря на чехол, до смерти боится ненароком уколоть себя этой штукой.

– Не сепети, – напутствовал его из раскаленного салона Бура.

– Отвали, – механически ответил ему Игорь и с лязгом захлопнул дверь "опеля".

Раскалившееся на солнце железо было горячим, хоть прикуривай. Не замечая, что делает, Игорь Чебышев помахал ладонью в горячем воздухе, потом сунул ее в карман и, лаская потными пальцами шприц, двинулся по плавящемуся от зноя асфальту стоянки к сверкающему стеклянному кубу пассажирского терминала международного аэропорта "Шереметьево-2 ".

– Мудак, – констатировал Бура, глядя ему вслед из окна потрепанного синего "опеля", но Игорь Чебышев этого уже не услышал – он был слишком далеко от машины и слишком нервничал, чтобы услышать нехорошее словечко, которым обозвал его невоспитанный мордоворот по кличке Бура.

– Понятия не имею, кем он может быть, – сказал Глеб Сиверов, задумчиво пощелкивая компьютерной мышью. На плоском жидкокристаллическом экране дорогого ноутбука в корпусе модного серебристого цвета мелькали, сменяя одна другую, картинки, которые были способны повергнуть в состояние близкое к панике даже самых ярых поклонников фильмов ужасов.

Федор Филиппович смотрел на экран спокойно, лишь уголки его тонкого, все еще сохранявшего красивые, твердые очертания рта слегка кривились книзу в подобии брезгливой гримасы.

– С момента смерти прошло уже больше положенных трех суток, – продолжал Глеб, – но человека, который хотя бы отдаленно напоминал его по описанию, до сих пор никто не разыскивает. Я посылал во двор к Кулагину участкового, я сам обошел все квартиры до единой, но этого старика никто не видел, и никто не может даже предположить, кто он был такой и как его звали.

– Кулагин был художником, – напомнил Федор Филиппович, с хмурым выражением лица разглядывая четкую, красочную фотографию резиновой лодки, борт которой был распорот вдоль и оттого напоминал разинутый беззубый рот древнего старика, обладавшего к тому же диковинным зеленым цветом кожи. – Этот человек мог быть его коллегой. Так сказать, товарищем по цеху.

– Насколько мне удалось выяснить, Кулагин старательно избегал товарищей по цеху, – возразил Глеб. – С тех самых пор, как его с треском вышибли из Союза – за правду, как он не без оснований считал. Впрочем, я попытался пройтись по галереям. Уже в первой дама, что стояла за прилавком, разок взглянув на мою фотосессию, забле... Простите, – спохватился он и, повернувшись к Ирине, прижал к сердцу ладонь. – Словом, ей стало нехорошо. Понятия не имею, кто после этого вычищал ящик кассы. Деньги, по крайней мере, точно пришлось стирать.