Олег Приходько - Личный убийца

ГЛАВА 30

Решетников репетировал фокус с «телекинезом», используя вместо скатерти салфетку. Салфетка ползла по столу вместе с чашкой, не соответствовавшей диаметру картонного кольца, но Решетников нисколько не расстраивался по этому поводу: фокус нужен был ему сейчас только для того, чтобы занять чем-нибудь руки — это в какой-то мере успокаивало и позволяло сосредоточиться.

На столе перед ним стоял примитивный диктофон «Протон», включенный на полную громкость.

«…За какое преступление и по какой статье вы были привлечены к суду в одна тысяча девятьсот восемьдесят седьмом году? — звучал в комнате уверенный голос Кокорина.

— За изнасилование, — приглушенным голосом отвечал Богданович. ГОЛОС КОКОРИНА: «Часть?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Вторая». ГОЛОС КОКОРИНА: «А вы говорили — первая. Существенная разница. Кто ходатайствовал?..»

Решетников остановил запись, пометил на листке бумаги, испещренном стенограммой, сделанной во время двух предыдущих прослушиваний: «Воронова!», снова включил диктофон. Перемотал пленку, нашел интересующее его место. ГОЛОС КОКОРИНА: «Когда?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «В сентябре и начале октября, кажется…»

Снова ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «… не тайна ее поручение детективу. Проклятые звонки Люсьен Вороновой… это та женщина… в общем, как она представляется, «жертва изнасилования». Извините, не хотелось бы возвращаться…» ГОЛОС КОКОРИНА: «Вы с ней разговаривали?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Нет». ГОЛОС КОКОРИНА: «Но уверены, что звонила она?» ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Она или ее сестра…»

В комнату вошел Столетник, Решетников выключил диктофон.

— Чаю хочешь? — спросил Решетников.

— Не хочу. Вик, давай о деле. Что это у тебя за конструкция такая? — Женька кивнул на приспособление юного иллюзиониста.

Решетников отмахнулся, спрятал игрушку в карман и все-таки включил чайник.

— Только что я встречался со следователем прокуратуры Кокориным.

— Он тебя вызывал?

— Нет, приглашал. Очень мирно беседовали, погуляли по берегу Серебряно-Виноградного пруда, послушали службу в церкви Покрова Пресвятой Богородицы…

— Короче.

— Короче, предупреждение он с меня снял и сообщил в разрешительный отдел, теперь я могу включиться в работу, не опасаясь, что меня за это накажут, — скороговоркой выпалил Решетников. — Теперь о главном…

— Постой, а как он мотивировал?..

— Да никак не мотивировал! Отстранили его от дела Богдановича — и весь мотив. Другому следователю передали, молодому и, судя по всему, раннему, по фамилии Глотков. Объяснять мне Кокорин ничего не стал, оставил домашний телефон и еще вот эту кассету… — Викентий потянулся к кнопке, и в комнате снова зазвучали голоса. ГОЛОС БОГДАНОВИЧА: «Звонки были всегда в мое отсутствие. Они действовали на Киру убийственно, она впадала в истерику и все время порывалась пойти в милицию». ГОЛОС КОКОРИНА: «Вы говорили, что было три звонка?..»

— Что это? — спросил Женька, когда Викентий снова выключил диктофон.

— Это аудиозапись допроса гражданина Богдановича следователем областной прокуратуры Кокориным, не зафиксированная в обстоятельствах проведения допроса и не приобщенная к делу, поэтому подаренная мне на память.

Закипела вода в чайнике. Решетников закурил.

— Что-нибудь интересное? — Женька посмотрел на листок с записями Вика.

— Пожалуй. Существенные расхождения в его показаниях с тем, о чем поведала Кира.

Женька вздохнул и посмотрел на Решетникова так выразительно, что он сразу все понял:

— В прейскурант не входит, да?

— Да, Вик. Тем более что Киры Богданович нет, а Нина Рудинская есть. Деньги за ее поиск перечислены. — Женька, отказавшийся от чая, сам занялся заваркой.

«Тоже нервничает, — сообразил Викентий, — а руки нечем занять».

— Валя Александров звонил, — сообщил невесело. — Он у себя в нотариальной конторе. Неледин от защиты на данном этапе отказывается и требует, чтобы ему предъявили обвинение.

Евгений помолчал.

— А почему Кокорина отстранили, он не говорил? — спросил, чтобы заполнить паузу.

— Взрыв на Савеловской ветке. Генеральный лично распорядился бросить лучшие силы и запретил всей бригаде есть, пить и спать до полного выяснения.

И снова наступила тишина, если не считать позвякивания ложечки в чашке Викентия.

— Выходной на фабрике домино, — подытожил Столетник. — Серия «пусто-пусто».

После полудня повеяло озоном, на горизонте стали собираться тучи, но, может быть, это было только здесь, в Болшеве, а в Москве по-прежнему пылала весна. Каменев поспешил убрать наколотые дровишки в деревянный сарайчик с пологой крышей, такой же некрашеный и прогнивший, как сам дом, где жил Юдин.

Сергею Митрофановичу было шестьдесят четыре, с огородом он еще кое-как управлялся, а вот насчет дровишек — приходилось соседа просить, да не бесплатно. Не особенно помог и Ариничев — что с инфарктника взять.

— Пойдемте в дом, — позвал Юдин с веранды, — чайку попьем, любезный!

Любезным он называл Каменева не потому, что был старомоден, а просто от отсутствия памяти — забыл, как звать-величать неожиданно свалившегося на голову гостя.

Старый Опер запер сарайчик на засов, взял из машины коробку с печеньем — как чувствовал, что его и здесь чаем угощать будут. Его уже этим продуктом Решетников достал, как только вода из носа не текла: как ни придет в агентство — чай, чай, то с бергамотом, то с бегемотом!..

Здесь Каменев услыхал соловья. Среди птичьей разноголосицы сразу отличил его, но, когда сказал Юдину, соловей замолчал, будто испугавшись. На прогретой веранде было хорошо, уютно, однако хозяин предпочел накрыть стол в рабочем кабинете — скромном, не похожем на писательский, каким он был в представлении Старого Опера.

— А я книги раздарил, — ответил на недоумение гостя Юдин. — Зачем они мне?.. Все в основном в пятидесятые годы были собраны, теперь время другое. Что делать — устаревают книжки-то. Знаете, как сказал Филдинг: «Дурные книги могут так же испортить нас, как и дурные товарищи».

Каменеву времени было жаль, и так провозился с дровами битый час — вполне достаточно, чтобы оплатить доверительную беседу.

— Ну, с товарищами-то у вас все в порядке, Сергей Митрофанович? — улыбнулся он, раскрывая красочную упаковку, стоившую дороже обыкновенного галетного печенья.

— Что вы имеете в виду?

— Ариничева, например. Или Коренева.

— Коренева? — старик даже прекратил наливать чай в треснутые чашки. — А, ну да, да. Это вы о них от Лиды узнали?

Давно не ремонтированные стены были увешаны фотографиями и репродукциями. На некоторых из фотографий — пожалуй, десятилетней давности — Каменев без труда узнал хозяина и Ариничева. А третьим — нетрудно догадаться — был Коренев.

— Так вот об Ариничеве, Сергей Митрофанович, — перешел к делу Каменев, споткнувшись взглядом о ходики. — В общем, Лидия Петровна мне о нем и о вашей дружбе рассказала. Но меня интересует кое-что, о чем знали только вы… в частности, его последние дни. Чем он был озабочен, что его, возможно, мучило?

Юдин как-то по-особому сосредоточенно, сложив сердечком губы и напрягшись (пришлось даже крышечку чайника придержать, чтобы не дрожала), наполнил чашки, придвинул гостю картонную коробочку с рафинадом и замолчал, опустив долу глаза в густой сети морщин. Короткие седые волосы и давняя небритость придавали его облику особое благообразие.

— Почему вы решили, что его что-то мучило?

— Я не решил, я просто предположил.

Юдин опустил в чашку кубик сахара.

— Если вы имеете в виду творческие муки, — горько усмехнулся. — Вас, собственно, что интересует?

Его настороженность не ускользнула от Каменева, хотя они знакомы были чуть больше часа, и детектив не исключал, что это свойство его характера.

— Интересует многое, но в данный момент — портфель Анатолия Марковича, исчезнувший самым загадочным образом. Не знаете, что могло такого быть в его портфеле, что преступники не погнушались украсть его у мертвого? Может быть, он делился с вами чем-то таким.

— Да чем же, любезный? — посмотрел на гостя Юдин удивительно молодыми глазами. Не было в его взгляде больше страха, насмешки или недоверия.

— А все-таки?

Юдин тряхнул головой и сменил регистр, как человек, отчаявшийся найти понимание со стороны собеседника.

— Извольте! Он приехал ко мне десятого числа. По утрам мы долго спали, потом поднимались и шли гулять, говорили на отвлеченные темы, которые, смею вас заверить, никого не интересуют. Вспоминали друзей, заходили в нашу церковь, бродили по берегу, по лесу… правда, там еще было сыро… А потом — коротенько по хозяйству. Огород начался; мне, понимаете ли, грыжу вырезали, я как следует не оклемался. Давняя грыжа, еще с Севера… Уж она меня донимала в последние пять лет, только не было времени, а потом — денег. Тут я недавно гонорарец символический получил. Сказки написал в зимние вечера. Так и называется: «Зимние сказки». Для детей и взрослых. — Он снял с полки большую книгу. — Вот…