Тени за городом - Александр Александрович Тамоников

голосов. – У них и раны-то не от ружей! Сами взгляните! Там они, Григорий и Павло… Лежат на лавках…

Легко можно было представить, что творилось ночью на заимке. Тут тебе и смерть Григория и Павла, тут и сражение с диверсантами… Словом, истинная человеческая трагедия во всей своей кровавой неприглядности.

– Разберемся, – пообещал начальник милиции. – Мертвые – они уже никуда не денутся…

– Ну и кто из вас кто? – спросил Богданов, по очереди разглядывая каждого плененного.

– Вот этого кличут Чорба, – подсказал кто-то из повстанцев. – А про остальных мы ничего не знаем…

– Значит, ты и есть Чорба? – усмехнулся Богданов. – Иван Кириллович, где ты там? Вот тебе подарок. Иностранный агент по прозвищу Чорба! Бери и пользуйся. Он тебе много чего расскажет!

– Куда он денется! – заверил Голубев. – Обязательно расскажет! И прозой, и даже в рифму! И о себе, и обо всех прочих, кто вертится где-то здесь неподалеку.

– Я гражданин иностранного государства! – отозвался Чорба. – В соответствии с договоренностями вы обязаны гарантировать мне неприкосновенность и приемлемые условия содержания!

– Вот ведь как завернул! – усмехнулся Богданов. – Хотя, кажется, где-то я эти слова уже слышал…

Эпилог

– Ну что, будем прощаться? – сказал Богданов. – Самое главное дело мы сделали, а уж дальше – разгребайте сами. Тут у вас получится ловчее, чем у нас.

– Мы – специалисты узкого профиля, – добавил Терко. – Что умеем, тем и рады помочь.

– Спасибо вам, – сказал Голубев.

– Спасибо, – повторил Караваев.

Никто, кроме начальника городской милиции и начальника городского отдела КГБ, Богданова и его малочисленную дружину не провожал. Да оно так и полагалось. Спецназовцы – это такие люди, которых встречают и провожают без оркестров и фанфар.

– Приезжайте к нам летом, – сказал Голубев.

– Это еще зачем? – Терко с комичным испугом замахал руками. – Какую еще беду вы нам приготовили на лето?

– Никакой беды, – улыбнулся Голубев. – Просто места здесь у нас замечательные. Отдохнем, поохотимся… Может, даже на медведя сходим.

– Зачем на медведя? – запротестовал Рябов. – Не надо на медведя. Пускай он себе живет. Видели мы ненароком одного в лесу, когда добирались до заимки. Красивый зверь. Умный…

– Может, и приедем, – сказал Богданов. – А может, и не приедем… Не мы распоряжаемся нашей жизнью, а она нами.

– Понимаю, – кивнул Голубев. – Такая у вас работа.

– Да, такая работа, – согласился Богданов.

– Вот ведь, чуть не забыл! – вспомнил Дубко. – Есть у вас один парнишка – участковый. Ну, тот, который угодил в заложники. У него еще отняли пистолет. Вот он, его пистолет. Отдайте его парнишке. А то ведь переживает. Табельное, говорит, оружие…

– Но как он у вас оказался? – удивился Караваев.

– Ну, это долго рассказывать… – улыбнулся Дубко.

…Чем закончилась вся эта история? Нельзя сказать, что благополучно, – такие истории благополучно не заканчиваются. Там, где проливается кровь, – какое уж благополучие? Осудили лишь Остапа Луцика и его младшего сына Степана. Остапа – за то, что организовал вооруженное преступное сообщество, Степана – за то, что вместе с диверсантами готовил террористический акт.

Остальным несостоявшимся разбойникам власть даровала прощение. Но власть властью, а ведь есть еще и людской суд. События в Углеграде потихоньку улеглись, но народ ничего не забыл. Да оно и понятно: чтобы людям что-то позабыть и кого-то простить, надобно время.

Неуютно стало обитателям Бандеровского поселка – и виновным, и ни в чем не повинным. Искоса смотрели на них люди, даже не здоровались при встрече. Будто бы ожидали от обитателей поселка – как виновных, так и невиновных – еще какой-то беды. И жители Бандеровского поселка стали покидать свои обжитые места. По одному, семьями, часто целыми группами. Кто-то находил себе новое место жительства самостоятельно, другим, поговаривали, помогла власть.

И скоро Бандеровский поселок вымер. Он-то вымер, а вот название осталось. Так эти заброшенные полуразрушенные бараки называют и поныне – Бандеровский поселок. И, наверно, долго еще будут называть. Хотя власти, в том числе и местный участковый Саня Киняйкин, всячески убеждают народ, что пора бы уже и забыть это название, потому что не осталось в нем никакого смысла. Нет – все равно называют…

Кстати, о Сане Киняйкине. Конечно, натерпелся он позора и горя и по той причине, что угодил в заложники, и потому, что едва не потерял табельное оружие… Но все в итоге закончилось благополучно. Сане, конечно, влепили выговор, но из милиции не выгнали. Так он и служит в Каменке участковым.

Народ Саню тоже простил, потому что он любил и уважал Саню. Конечно, не обошлось без всяких ехидных вопросов и намеков, но Саня терпеливо их переносил – куда ему было деваться? И постепенно люди забыли о Саниных приключениях.

Все, кроме Компота. Компот по-прежнему безобразничал, творил в поселке мелкие пакости, а когда Саня пытался привлечь его к ответственности, Компот каждый раз ехидно намекал: а помнишь, дескать, как мы с тобой были в заложниках у бандеровцев? И после этого ты хочешь упечь меня в каталажку? Да мы с тобой теперь как родные братья – на веки вечные!

И некуда было Сане деваться от таких слов, потому что чувствовалась в этих словах какая-то справедливость. Но вместе с тем надо было Сане или не надо блюсти законный порядок на участке? Надо. Но попробуй-ка его соблюди – при таких намеках Компота!

– А ты его усынови, Компота-то! – советовали Сане ехидные жители поселка. – И будет он всегда под твоим присмотром. А если так, то и перевоспитается.

– Да ну вас! – отмахивался Саня.

Конечно, он не обижался на людей, потому что понимал: народ – он такой, ему лишь дай повод позубоскалить.

Примечания

1

Террико́н – отвал, искусственная возвышенность из обедненных и пустых пород, извлеченных при подземной разработке месторождений угля и других полезных ископаемых, насыпь из отходов от различных производств и сжигания твердого топлива.