Джекпот для лоха - Корецкий Данил Аркадьевич

Сейчас Лешка Плугин стоял в дверях, как и подобает радушному хозяину. Именно он с Сергеем Шереметом и придумал собрать их курс: как-никак десять лет со дня выпуска! Серега — самый талантливый выпускник: сразу после окончания поступил в аспирантуру, два года спустя защитил кандидатскую, а сейчас торговал секонд-хендом в арендованном подвальном магазинчике и считал, что ему здорово повезло. Дела шли неплохо, он съездил с женой на две недели в Турцию и даже собирался выкупить свой подвал. Сергей и занимался оргвопросами: обзванивал всех, зазывал, уговаривал, стыдил, прельщал минимальными затратами и вкусной едой, говорил высокие слова о студенческом братстве и нерушимой дружбе молодых лет.

В результате на банкет приехало даже больше народу, чем ожидалось.

— Поднимайтесь наверх, ребята, там и стол, и бар, и аперитив, — Леша широко улыбался, оценивая каждого приходящего.

Компания собиралась разномастная, даже чересчур. Леша уже научился распознавать хорошую одежду и обувь. «Въехал в тему», как снисходительно сказала Ануш. Сперва-то он даже не слушал, когда жена с тещей обсуждали, кто во что одет, потом понял, насколько это важно, и теперь знал имена престижных модельеров наизусть.

Сейчас это пригодилось. Запахи одеколонов, покрой одежды, лейблы — все это характеризовало положение бывших однокашников на крутой и кривой лестнице жизненного успеха. Были и другие признаки внешнего благополучия: Вельветов, например, кроме джипа и водилы, продемонстрировал молодую длинноногую блондинку, одетую как манекенщица. Да и манеры у них были соответствующими. Леша даже смутился и скованно поклонился обоим, как швейцар кланяется высоким гостям.

С другими сокурсниками он чувствовал себя проще, хотя тоже делал выводы: у Маринки Алиевой надетая раньше сезона норковая шуба и новенькие сапожки «Дольче Габбана», а у Андрея Говорова стоптанные башмаки, вытертый пиджак еще студенческих лет с — убиться веником! — институтским ромбиком на лацкане! Он всегда был с причудами, таким и остался.

Вообще-то людям свойственно держаться своего круга. Поэтому разношерстные компании состоят обычно или из родственников, или из бывших одноклассников. Что ж, это как раз такой случай, и Лешка вел себя избирательно, или, как принято говорить в определенных кругах, «гибко». С некоторыми мужчинами он обнимался по-братски, а их дамам целовал ручки. С другими тоже обнимался, но не так горячо, словно экономил время, и ручки спутницам только пожимал.

— Поднимайтесь наверх, ребята, у меня уже все готово.

«Медея» внутри освещалась откровенно кустарно сработанными а-ля факела настенными светильниками. Грубой каменной кладкой и открытым очагом под вытяжкой в углу зал напоминал жилище горца. Ароматы дымка, специй, солений, свежей зелени, только что испечённых лепёшек, жаренного на огне мяса просто приказывали как можно быстрее приступить к трапезе.

Длинный стол, составленный из пяти-шести обычных, был накрыт пёстрой бумажной скатертью в весёлый цветочек и делил по диагонали небольшой уютный зал на два треугольника. Сумятица выбора соседей при рассаживании быстро улеглась, чокнулись за встречу рюмки с холодной водкой, застучали по тарелкам вилки и ножи.

Все шло как обычно: ели, пили, говорили тосты: за преподавателей (которых не догадались позвать и теперь сокрушались по этому поводу), за дружбу, за молодые годы. Постепенно все оттаяли, невидимые барьеры размылись, напряжение спало.

— А помните, как Юрка Цуранов шпаргалки скотчем приклеивал?

Стол взорвался смехом. Сам Юрка снисходительно улыбается: мол, было дело под Полтавой… Он ни одной сессии вовремя не сдал, вечно в «хвостах», ни разу стипендию в руках не держал. Но Юрка в дорогом костюме, с таким увесистым перстнем на пальце, что подумать жутко — сколько же эта дурацкая гайка стоит.

— А когда Алинка Гусева формулы на бедре написала, а Сан Саныч заметил, полез в горячке под юбку, потом опомнился, покраснел как рак и поставил ей четверку?

— Да Алинке и пятерку поставить можно было!

И снова все смеются, и она громче всех — девочка-куколка, белокурая Барби, чуть-чуть полнее в груди и бедрах, чем требовал евростандарт, но с тонкой талией, с изящными руками. Вокруг нее вечно суетились однокурсники. Училась Алинка так, что о ней легенды слагали. Ни у кого не хватило бы духу поставить ей заслуженную двойку. Мало того, говорили, что она могла после экзамена продать прямо в аудитории уже ненужный учебник обалдевшему преподавателю за три рубля. Или дать ему совершенно бесплатно. Мало ли что говорят… И сейчас она в порядке — дорогая одежда, свежий маникюр, гладкое ухоженное личико, блестящие волосы.

— Слышь, Говор, а чего ты «поплавок» нацепил?

Смех смолк, все смотрят с недоумением, ждут, что он ответит. А он и не знает, что отвечать. Действительно, зачем? Как тут объяснишь, если кому-то непонятно? Пять лет они стремились к этому заветному знаку, он как бы объединяет всех здесь собравшихся, к тому же он как прикрутил его на выпускном вечере, так и не снимал. Пиджак-то в шкафу провисел все десять лет.

— Я это… Так просто…

Однокурсники переглянулись, и во всех взглядах читалось одно и то же: «Как был лохом, так и остался!» И тут же переключили свое внимание на более интересные сюжеты.

— А помните, как Сурков на экзамен пьяным пришел?

Снова смеются однокашники, а Витька Сурков тоже смеется и поясняет:

— Кислов бутылку браги принес, а она вроде слабая, только потом ноги не идут.

Эта история всем известна уже десять лет, но веселит, как новая, а Кислов добавляет:

— Мы из складного стакана пили, а Витька говорит: что там за осадок? А это окурок размокший!

Стол весело хохочет. А Говоров слабо улыбается и думает, как надо было ответить про этот злосчастный значок, чтобы все посмеялись и не считали его лохом…

— Ладно, — строго говорит Серега Шеремет, он был курсовым старостой. — А кто чем занимается?

— Я — собой! — хохочет Алина, демонстрируя ослепительно белые зубы. — То салон, то солярий, то клубы… Некогда по сторонам посмотреть!

— Я дома сижу, веду хозяйство, — под требовательным взглядом старосты негромко говорит сидящая рядом Маринка Медведева. Она выглядит, как Алинкина мама: постаревшая, грузная, с темным тяжелым лицом и тусклым взглядом.

— А чего тогда ты на базаре мясо продавала? — развязно спрашивает Валерка Конь.

Маринка краснеет.

— Это меня соседка попросила. Ей привезли из деревни, а она заболела. Могло испортиться.

Ей явно неловко. И Виталику Егорову неловко — он вкалывает в строительной шарашке и иногда подбрасывает Говорову халтуру по электрике, Игнатьев трудится в шиномонтаже… А Валерка Конь с гордостью рассказал, что организовал фирму «челноков»: одни женщины привозили из Турции и Китая огромные сумки с дешевым ширпотребом, другие продавали их на местном вещевом рынке, а он снимал сливки.

— И деньги идут, и бабы при мне, — хохотал Конь, и смех его был похож на конское ржанье. — Как в рекламе: два удовольствия в одном флаконе!

Вдруг он перестал ржать и озабоченно свел брови.

— Кстати, а где Забор? Болтали, он теперь в Москве, владеет крупной фирмой…

— А я другое слышал, — солидным баритоном произнес Ванька Вельветов, и все стали внимательно его слушать. — Закрыли его. За рэкет.

— Вот оно как… Наверное, сначала фирма, а потом посадили, — кисло сказал Конь. — Так всегда бывает…

— Стоп, стоп, стоп! — Лешка Плугин хлопнул в ладоши. — Не туда поехали! Мы зачем собрались? Веселиться да о хорошем рассказывать. Вот Валюша, краса наша, чем занимается?

— В основном шопингом, — с достоинством сообщила Валька Шальнева.

Миниатюрная подтянутая фигурка, слегка раскосые зелёные глаза с искринками и медно-рыжие волосы производили впечатление на мужиков. Скорее всего, именно говорящая фамилия и яркая внешность избавили Валюху от каких-либо сомнений в выборе жизненного пути. Она настолько успешно влилась в рынок со своим природным товаром, что совершенно не жалела о смене профессии. По слухам, сейчас она жила на широкую ногу где-то в Подмосковье, не особо часто «светясь» в городе своей молодости и даря радость общения бывшему тиходонскому водочному королю, перебазировавшемуся теперь в столицу. Судя по цветущему виду и качеству прикида, так оно и было.