Стреляющие камни - Александр Александрович Щелоков

этого он не успел. Чьи-то крепкие руки сжали его в объятия со спины, а у горла он почувствовал острие ножа.

— Едик, пас! — прошептал знакомые слова в самое ухо приглушенный голос.

Так бывает только во сне. Сперва кошмар, ужас, проникающий до глубины сознания; испуг, сковывающий движения, делающий ноги окаменелыми, непослушными; и вдруг из темноты выступает лицо мамы. Склонившись над тобой, она касается лба мягкой, доброй рукой, и в одно мгновение ты освобождаешься от кошмара и понимаешь — все, что было, — это лишь сон, пустой, не страшный.

Знакомый голос вернул Эдику часть жизни.

— Ты, Мансур? — также шепотом спросил он, отходя от пережитого в первое мгновение ужаса.

Ответа Эдик не услышал.

Легким размашистым движением правой руки Мансур послал нож снизу вверх прямо в сердце солдата.

В то же мгновение ахнул второй артиллерийский выстрел. Это орудие с громом послало порцию смерти в долину.

Выдернув нож, Мансур ослабил объятия, и тело солдата ткнулось головой в чужую землю.

В полусотне метров на запад от Эдика размещался еще один пост — новый, введенный Курковым. В одно время с Водовозовым на него заступил ефрейтор Андрей Левкасов. Он услыхал первые выстрелы, раздавшиеся на склоне, но бросил туда взгляд только мельком. Вспомнил, как ротный на разводе караула строго предупредил: «Постам у обрыва: что бы ни случилось внизу, смотреть только вперед».

До службы на Мамане Андрей побывал в операции у Гардеза, был контужен и знал теперь, сколько стоит солдатская жизнь.

На пологом склоне Мамана, судя по треску, доносившемуся оттуда, вспыхнул и завязался ожесточенный огневой бой.

Левкасов от волнения, от переживаний вспотел и с неудовольствием ощущал резкий запах собственного пота, но ничего с собой поделать не мог. Ему хотелось быть не здесь, на мертвом и ненужном сейчас посту, а там, где все грохотало, полыхало огнем. Тем не менее он занял ячейку для стрельбы и смотрел только в сторону обрыва.

Ожидание не оказалось напрасным. Снизу из-под обрыва вдруг раздался грохот пустых консервных банок. Прапорщик Зозуля насыпал их на карниз, который опоясывал кручу. Значит, внизу были люди.

Левкасов передернул затвор, загоняя патрон в патронник, и стал ждать.

Внизу ударило орудие. Вспышка была не яркой, но в ее свете Левкасов разглядел человека. Еще мгновение, и могло быть поздно. Длиннорукий верзила вырос из темноты так близко от поста, что Левкасов от неожиданности вздрогнул. Но и нападавший тоже не ожидал встречи с солдатом. На мгновение он замер, и это промедление решило все. Не целясь, Левкасов нажал на спуск. Очередь прозвучала оглушительным треском, словно заработал заведшийся мотоцикл.

Верзила, пораженный в живот, надломился, сгибаясь к земле, раскинул руки, будто пытался схватить солдата. Испустив глухой стон, он рухнул под ноги Левкасову. А тот, перехватив автомат поудобнее, рывком выскочил из ячейки и откатился в сторону. Он упал, тяжело ударившись боком о камень, но стерпел, даже не чертыхнулся. Маневр спас ему жизнь. Почти в тот же миг три просверка трасс, бивших с разных сторон, сомкнулись в месте, где только что был солдат. Несколько пуль с глухим плюханьем вонзились в тело поверженного моджахеда.

Заметив точку, в которой рождалась одна из самых близких трасс, Левкасов прицелился и отсек короткую строчку. Попал он или нет во врага, сказать трудно, но автомат с той стороны бить перестал.

Держа палец на спусковом крючке, Левкасов вскочил, бросился в сторону и снова залег.

Высоко в небе хлопнул глухой взрыв, и над плато, расплескивая мертвенно-голубой свет, повисла осветительная ракета.

Мир сделался черно-белым. Острые тени отбрасывал любой предмет, имевший объем. Теперь Левкасов увидел Эдика, который лежал возле эспээса, выдолбленного в камне с таким трудом. Судя по позе, Эдик был мертв. Рядом с его телом, припав на колено, полусидел моджахед. У него перекосил рожок, и он никак не мог втолкнуть его в автомат.

Левкасов повел стволом и послал очередь. Враг, так и не зарядив оружия, рухнул на бок.

Левкасов открыл огонь в момент, когда многие из нападавших еще не поднялись с карниза на скалу. Операция, только начавшись, уже срывалась.

— Откуда здесь второй пост?! — заорал Роджерс, обращаясь к Аманулле. — Шах говорил все время об одном!

— Шах — дерьмо! — свирепо крикнул в ответ Леблан. — Мы потеряли уже пять минут. Надо спешить!

Он всегда был оптимистом, этот Леблан.

Легкость, с какой Шах прошел первый пост, почему-то оказавшийся несколько в другом месте, чем они знали, еще не насторожила Француза, не пробудила в нем чувства тревоги.

— Мы теряем время! — снова выкрикнул Роджерс.

Мертвоголовый выругался зло и отрывисто.

— Где Шах?

— Он готов, — сообщил Леблан.

Мертвоголовый нажал на спуск, отжигая длинную очередь. И тут же бросился в сторону, где отстреливался второй часовой. Брать на себя самое трудное он умел — в этом ему нельзя было отказать.

Левкасов краем глаза заметил тень, стремительно метнувшуюся к нему. По движению инстинктивно ощутил, что нож у нападавшего зажат в левой руке. Он вскочил и отбил ее правой, вложив в блок всю недюжинную силу. Нож задел руку, и запястье обожгло острой болью. В тот же миг, чуть пригнув голову, Левкасов боданул противника в живот. Тот опрокинулся навзничь. Нож выпал из его ладони и со стуком покатился по камням.

Всем весом солдат навалился на Мертвоголового. Он и сейчас еще не видел лица врага, только ощущал его жаркое и частое дыхание.

Ощупью добравшись до жилистой шеи, Левкасов сжал ее и стал сдавливать с силой, с которой на спор плющил патронные гильзы. Горловые хрящи чужака затрещали у него под пальцами.

Мертвоголовый при падении ударился затылком о землю, и его сопротивление быстро ослабело. Несколько раз дернув ногами, он застыл неподвижно.

Левкасов вскочил, и сразу на него что-то обрушилось. Непроглядная тьма ночи полыхнула радужным фейерверком. В ушах зазвенела и оборвалась тонкая струна. Лампа сознания угасла…

Если точно следовать фактам того происшествия, то первым в бой все же вступил капитан Курков.

Ровно за тридцать минут до стычки его разбудил дежурный. Едва он прикоснулся к плечу ротного, который спал беспробудным сном, тот, будто только и ждал сигнала, вскочил, ни секунды не мешкая. Сразу спросил:

— Где?

— Внизу.

— Много?

— Не менее трех десятков.

— Два взвода вниз по тревоге. Занять оборону. Взвод в резерв. Огня без приказа не открывать. Старший в линии — Лоза. Резерв с тремя пулеметами к артиллерийской позиции. Через три минуты Лоза доложил: оборону заняли. Курков расположился вместе с резервом, неподалеку от орудия.

— Королюк, — спросил он артиллериста, — лощинка пристреляна?

— Так точно.