Андрей Воронин - Игра без правил

– Черт его знает, – пожал плечами Андрей. – Говорил я и с афганцами… Тут сложнее, конечно. Но все равно, у нас, мне кажется, все немного по-другому. Как будто мы и не разъезжались.

– Каждому кажется, что он какой-то особенный, – отозвалось заднее сиденье. – Иногда это прогрессирует, и тогда приезжают люди в белых халатах и надевают на тебя рубашку с дли-и-и-инными рукавами.

– Не скажи, – возразил другой голос на том же сиденье. – Что-то такое есть.

– Наверное, командиры были хорошие, – сказал сосед Андрея, задумчиво прикуривая сигарету. – Так хорошо нас воспитали, что мы до сих пор перевоспитаться не можем.

– Да, командиры были хорошие, – вздохнули на заднем сиденье. – Особенно комбат.

– Да, – повторил Подберезский, покрепче стискивая рулевое колесо, – особенно комбат.

– Может, тебя сменить, Андрюха? – предложил сосед. – Что-то тебя на лирику потянуло. Устал, наверное.

– Не надо, – качнул головой Подберезский, не отрывая глаз от дороги. – Успеешь еще. Лирика там или не лирика, а километров сто я еще пройду свободно.

Он обогнал шестисотый "Мерседес", никак не желавший сдаваться и уже минут десять раздражающе маячивший впереди. Его сосед, внезапно утратив респектабельный вид, вдруг высунулся из окна чуть ли не по пояс и показал водителю "Мерседеса" кулак с отставленным средним пальцем. Заразившись его настроением, Подберезский дал длинный гудок. В зеркале заднего вида он разглядел, как вторая машина объехала "шестисотый" и пристроилась ему в хвост, соблюдая железную дистанцию. Вскоре "Мерседес" окончательно потерялся где-то сзади, зато Питер значительно приблизился.

Глава 20

– От тебя куча беспокойства и сплошные расходы, – сказал Андрей Рублев, с трудом затягивая галстук на шее своего брата. – А шею-то отрастил – колхозный бугай, да и только!

Он отступил на шаг и критически осмотрел результаты своих трудов.

– Все равно бугай бугаем, – поморщившись, заключил он. – Волк в овечьей шкуре. Точнее, в золотом руне.

– Мог бы и подешевле костюмчик купить, – проворчал Борис Рублев, неловко топчась перед зеркалом в новеньком выходном костюме с галстуком-бабочкой.

– Подешевле нельзя, – возразил Андрей. Он вдруг быстро шагнул вперед и сильно дернул вниз левый рукав костюма. – Вот, совсем другое дело. Ну что ты скособочился? Ты же на пугало похож, а там публика знаешь какая? К ним в дешевом не ходят.

– Так какая разница, если все равно не сидит? – с тихим отчаянием спросил Комбат. В костюме он чувствовал себя неуютно, как корова в собачьей упряжке. Он был красен от смущения и обливался трудовым потом.

– Не валяй дурака, – строго сказал Андрей. – В такие места принято одеваться хорошо.., точнее, дорого. А то, что не сидит, полная ерунда. Главное, не смущайся, как восьмидесятилетняя девица под венцом. Вот посмотришь, там такие чучела будут, что куда тебе до них… Главное, забудь, что на тебе надето и сколько за это заплачено. Не надо бояться помяться, порваться и испачкаться – надо просто всего этого не делать.

– Чего – этого? – не понял Борис Иванович.

– Не рвать, не мять и не пачкать.

– Трах-тарарах, – сказал Комбат. – Это как же?

– Диалектика, – туманно пояснил Андрей, смахивая невидимую пылинку с плеча Комбата. – Единство и борьба противоположностей. И вообще, твое дело – пройти мимо охраны, а там делай, что хочешь. Хотя костюма, конечно, жаль, – добавил он, подумав. – Впервые в жизни ты похож на человека.

– Иди-ка ты к черту, диалектик, – обиделся Комбат. – То пугало, то человек…

– Да нет, – сказал Андрей, – пугало, конечно.

Но зато одетое по-человечески. Ладно, пошли, пора уже.

Ты, главное, держись, как ни в чем ни бывало.

– Легко сказать, – проворчал Борис Иванович, вслед за братом направляясь к дверям.

В машине он сидел словно аршин проглотил, и Андрей, косясь на него, с трудом сдерживал нервный смех.

Это была безумная авантюра, но спорить с Борисом было бесполезно: он и слышать не хотел ни о какой милиции. Андрей понимал, что его брат во многом прав: вмешайся в это дело милиция, и за жизнь Французова никто не даст доперестроечной копейки, особенно теперь, когда Ирина получила свободу и Горохов с его бандой потерял главный рычаг, с помощью которого можно было давить на несговорчивого капитана.

– Слушай, Андрюха, а ты там уже бывал? – спросил Борис.

– Не люблю мордобоя, – ответил Андрей. – Особенно когда дерутся без правил. Понимаешь, – пустился он в объяснения, – я все-таки в банке работаю, а не в банде, а там правила построже, чем в армии. Привык, наверное.

– А как же беспринципные акулы большого бизнеса и грабительская политика банков? – ехидно спросил Борис.

– А точно так же, как, скажем, бокс, – ответил Андрей. – Там тоже все по правилам, а как дадут – костей не соберешь. Но яйца, заметь, никто друг другу не откусывает – ни в банковском деле, ни на ринге.

– Ну за уши уже принялись, – заметил Борис.

– Это ты про Тайсона? – Андрей рассмеялся. – Мало ли на свете дураков, которые проигрывать не умеют…

– Ладно, – сказал Комбат, – черт с ним, с Тайсоном. Ты мне вот что скажи: если ты там не был, откуда ты про это место так много знаешь?

– В Антарктиде, к примеру, я тоже не был, – ответил Андрей. – В Австралии. В Перу.., да мало ли где я не был! Слухом земля полнится. Не друг с друга же они там бабки стригут.

– А ты, значит, вращаешься в кругах, – сказал Борис, для наглядности покрутив пальцем под потолком салона.

– Именно, – подтвердил Андрей. – И нечего на меня коситься, как солдат на вошь. Это моя работа, между прочим.

– Ладно, ладно, работник, не пузырись, – примирительно сказал Комбат. – Только братоубийственной войны нам тут не хватало. Слушай, – сказал вдруг он другим голосом, – почему же так спать-то хочется, а?

– А ты бы еще пару недель не поспал, – проворчал Андрей, – и второй половине города морды набил, тогда, может, и расхотелось бы. И когда ты только угомонишься?

– Вот привязался, – рассмеялся Борис, – хуже замполита, честное слово. Вылитый начальник политотдела. Что, уже приехали?

Андрей припарковал машину, не доезжая до гостиницы.

– Приехали, – сказал он. – Вон тот дом, видишь?

Вход со двора. Там вывеска. ФОК "Олимпия", сам увидишь. Что сказать, помнишь?

– Угу, – сказал Комбат. – Я табличку повешу: "Я от Ивана Никодимовича".

– Посмейся, посмейся, – сказал Андрей. – А то пошли бы вместе. Что за дурацкая конспирация?

– Ничего не дурацкая, – отрезал Комбат. – И не вздумай ко мне приближаться. Даже показывать не смей, что ты меня знаешь, что бы там ни случилось.

Особенно если что-нибудь случится.

– Ну, – со вздохом сказал Андрей, – насколько я понимаю, что-нибудь там сегодня случится непременно.

– Так а за что же мы тогда платим? – спросил Комбат. – Конечно, случится. И ты не вздыхай, пожалуйста, и не смотри на меня, как недоеная корова. Даже если из меня там начнут фарш делать, твое дело – все увидеть, все запомнить и уйти оттуда в целости и сохранности. А дальше – как знаешь. Можешь в милицию свою звонить, если так уж хочется. Но это я так, на всякий случай. Все будет в норме. Веришь?

– Хотелось бы, – пожал плечами Андрей, подавляя нервную дрожь.

Спокойствие, с которым Борис отдавал распоряжения на случай своей смерти, вгоняло Андрея в столбняк.

Такие вещи можно сколько угодно обсуждать на теплой кухне, чувствуя себя при этом героем, но вот так, в двух шагах от настоящей, невыдуманной смерти…

– Не дрейфь, Андрюха, – сказал Борис, опуская ему на плечо огромную ладонь и легонько сжимая. – Было бы кого бояться! Кучка недоносков, сопляки мокрозадые…

– Да не за себя я боюсь, дурак! – выкрикнул Андрей, стряхивая ладонь со своего плеча.

– А я знаю, что не за себя, – спокойно ответил Комбат. – Потому и говорю, что бояться нечего. И потом, меня уже могли тысячу раз шлепнуть, еще в Афганистане. Я в долг живу – работа такая. Что же тебе теперь, так всю жизнь за меня и бояться?

– Так всю жизнь и боюсь, – признался Андрей.

Комбат внимательно, словно видел впервые, посмотрел на него, резко отвернулся и поспешно вылез из машины. Андрей Рублев вздохнул и поехал парковаться поближе к "Олимпии", на виду у охраны.

Амфитеатр понемногу наполнялся публикой.

Сейчас, когда до начала поединков оставалось почти полчаса, все освещение в амфитеатре было врублено на полную катушку, чтобы публика не испытывала затруднений, отыскивая свои места. Стручок даже распорядился добавить несколько мощных софитов. Он ждал гостей и не хотел, чтобы из-за недостатка освещения Рябой проглядел нужного ему человека. Рисковать лишний раз ему не хотелось – нельзя было позволить охотнику догадаться о том, что он сделался дичью, раньше времени, и поэтому, вместо того чтобы поставить Рябого на входе, как предлагал Хряк, Стручок усадил его в своей персональной ложе, на том самом балкончике, дверь с которого открывалась прямо в коридор офиса. Балкончик был совсем неприметный, а уж когда начнутся поединки, на него вообще перестанут обращать внимание, у публики просто не останется времени и желания глазеть по сторонам.