Танго смерти-2. В Буэнос-Айресе - Александр Афанасьев

здесь играла музыка, здесь можно было познакомиться с очаровательной бегуньей и пригласить ее посидеть где-нибудь после пробежки… или просто посмотреть на океан. Все эти люди — были не виноваты в наших славянских «спорах между собою», в том что мы все уже отморозились напрочь и делаем чужие города аренами для своих кровавых стычек. Они не знали, что со дня на день в Буэнос-Айресе может произойти такая бойня, что ее будут помнить их внуки…

— Значит, Субботич убит, — уточнил Слон, выслушав мой рассказ.

Я кивнул.

— Это сделал Костенко. Точно. У него какая-то своя группа, независимая. Он ввозил сюда бывших участников АТО, размещал их. Скорее всего, есть какая-то тренировочная база, там он их и держит…

— Он убил американского куратора, а теперь он убил лидера хорватской диаспоры. Так? То есть, теперь с него имеют не только американцы, но и хорваты. Так?

Я кивнул

— И что?

— В таком случае, его уберут либо те, либо другие.

Я покачал головой.

— Не успеют. Никто не успеет. Костенко слетел с катушек. Он псих. Он сжег свои корабли и его не остановить. Только если убить.

…

— Если убить, — повторил я. — Нападение на посольство может произойти в любой момент. Костенко спешит. Думаю, он готов даже умереть — но он хочет умереть ради чего-то, а не просто от рук мстителей. Он хочет, чтобы его смерть что-то означала.

С набережной — пошли вглубь застройки, благо посольство совсем недалеко от береговой линии. Еще раз посмотрели на улицу… настоящая ловушка. Глубины обороны нет никакой, можно ворваться в посольство прямо с тротуара.

Слон посмотрел наверх, на крыши.

— Автоматчика туда — и…

— И — мало нам одного скандала, будет еще один — со стреляющим посольством.

…

— Лучшая оборона — это нападение. Надо все сливать, надо поднимать шум.

Слон ничего не сказал, но это и был ответ.

— Слушай, кому это больше надо? Мне? Да в хрен мне не сдалось!

— Слушай, хватит, а? Ты привык решать проблемы бандитскими методами.

— Не-а. Я привык решать свои проблемы. Точка.

Слон думал, как поступить — он, в конце концов, не был дерьмом, как некоторые — но и решиться послать подальше Москву и делать то что нужно — он не мог. Я иногда думаю, а почему именно меня, а не Слона выбрали для внедрения на Запад? И прихожу к одному и тому же выводу — психологи были правы. Тот же Слон — он все-таки в душе служака. А я — нет. У меня склад ума подходящий для бизнеса — для меня авторитетов нет. Потому — выбрали меня.

Но у Слона все-же было и опыта достаточно и совести, чтобы ставить интересы дела выше выполнения продиктованных страхом «как бы чего не вышло» приказов. Да и понимал он, что если случится — крайним сделают, в том числе и его.

— Короче. У тебя двадцать четыре часа.

— Сорок восемь.

Слон посмотрел на часы.

— Тридцать шесть. За это время ты должен решить проблему Костенко. Как — я не знаю и знать не хочу. Попадешься полиции — я тебя не знаю.

Ну не самые худшие условия.

— Давай.

…

Тридцать шесть часов. Тридцать шесть.

Это не так уж и мало — но и не много. По сути, у меня был только один план, запасного не было. Выйти на хорватскую диаспору и договориться. Они не могут не знать, где Костенко держит своих людей… по крайней мере я так думал. Или — хотя бы они уберут Костенко или помогут его убрать. Минусом было то, что хорваты почти наверняка думают, что это я подставил под пулю Субботича. Зачем … а какая разница — зачем? В этой истории — такой вопрос будут задавать в самую последнюю очередь. Хорватам надо кого-то показательно замочить — они не следствие, не суд, разбираться не будут, тем более что это все проблемно — с Костенко разбираться. А вот меня замочить — самое оно…

В этом мире — правила свои, и одно из них — если задействовать определенную сумму денег, ненавидящие друг друга люди расцелуются как братья. Деньги может заменить и авторитет. С целью уцелеть и выйти на хорватов — я пошел на самую крайнюю меру: позвонил в Уругвай дону Хосе и попросил помощи. Без него я тут никто, просто — никто. За хорватами — целая диаспора, боевики, за украинцами — тоже, а у меня всего лишь пара человек и всё. Но если дон Хосе сделает пару звонков, то все заинтересованные лица будут знать, что проявить неуважение ко мне — значит, проявить неуважение к колумбийцам. А это — всегда худо кончается…

Дон Хосе обещал помочь, и я понимал, что эту помощь потом придется отрабатывать.

Через какое-то время — я напрямую позвонил хорватам и предложил встретиться. Те согласились на встречу, судя по тону — я понял, что информация до них дошла…

…

Стрелку — самая настоящая стрелка, иначе и не скажешь — забили за городом, я спешил, хорваты тоже. У меня было четыре человека, хорваты — привели с собой человек пятьдесят. Когда машины стали сворачивать на парковку рядом с недостроенным торговым центром, я машинально начал считать… одна… две. На восьмой сбился.

Я был один…

Машины встали полукругом. Я не двигался с места, хорваты выбрались из машин, затем трое двинулись ко мне. По центру шел молодой, в черном плаще — стиль мафии, как его показывают в фильмах. Чертами лица он походил на Марко Субботича, только нос был курносым. Я понял, что это его сын, Дмитрий.

Когда они подошли метров на десять, я сказал:

— Дальше не надо, спасибо…

Хорваты остановились. Дмитрий рассматривал меня ненавидящими глазами, потом сказал.

— А ты смелый, русский. Приехал один.

— Я не один.

— Ты знаешь, перед кем тебе придется отвечать в случае чего? Перед колумбийцами. А ты знаешь кто они такие. Даже смерть врага их не останавливает — за человека расплатится вся его семья…

Дмитрий рассмеялся:

— Только ты не знаешь одного. Я тоже смелый. Мне плевать на колумбийцев…

— Это очень опасные слова. Люди, которые их произносят — долго не живут.

— Я могу повторить их. Ты не учел одного, русский. Я такой же, как и ты. Я — русский. Моя мать познакомилась с моим отцом в Ленинграде, когда он был там по делам. Во мне течет такая же кровь, как в тебе. Ты не побоялся приехать один, я не побоюсь гнева колумбийских картелей.

— С