Легальный нелегал - Наиль Булгари

удобно рассевшись в Турции и Европе, осторожно обливает Каримова помоями.

— А радикалы?

— Это не оппозиция. Это движение, своего рода реформаторы, революционеры, их цель — вооружённая борьба с существующим режимом и построение мусульманского государства.

— Значит, они контрреволюционеры?

— Нет. Контрреволюция предполагает борьбу свергнутого режима против революции и восстановление прежних порядков, — запыхтел я, не сразу заметив весёлых искр в глазах москвичей.

Федя хмыкнул:

— Значит, ты исключаешь революцию в любой её форме?

— История учит: «Буржуазная революция порождает социальную, главной целью которой является разрешение противоречий между производительными силами и строем». В Средней Азии строй до сих пор феодальный. Царь за уши втянул Туркестан в развитой капитализм, а Владимир Ильич втянул всю эту дикую орду в социализм. Так не бывает и не должно быть. Они не прошли этапы в своём становлении ни как народ, ни тем более как государство. В современном Туркестане процесс ликвидации феодализма не завершился, это факт. Революция, как утверждение нового, которого у них нет, им не грозит. Революция, как понятие историческое, приобрело другой оттенок и другой смысл.

— Путчи, восстания, мятежи?

— Я бы назвал проще — разборки внутри государства ради захвата власти, но без изменения государственного строя.

— Внешнее вмешательство исключено?

— Не исключено, и оно приведет лишь к смене верхушки.

— Однако…

— Я понял, Лёш. Исламисты на сегодняшний день разрознены, в их рядах пока, подчёркиваю — пока, нет единого руководства.

— Фу, — поморщился Федя, — каша какая — то. В спецшколе КГБ я всегда с трудом проглатывал такое.

— Каша, — согласился я, — сам порой понять здесь ничего не могу.

Лёше было интересно посмотреть на эту кашу в моей голове:

— Ты говоришь о всей Средней Азии? Как же Казахстан?

— Во-первых, в целом Казахстан к региону Центральная Азия не относится, так же, как и северная Киргизия. Но суть не в этом. В Казахстане и в Киргизии демократия существует давно.

— Что — то не слышал.

— У них своя, степная демократия. У кочевников решения принимают на курултае, и решения большинством, а не одним беком или ханом.

Проехав северный вокзал, Лёша постучал по моему плечу.

— Тормози. На базе быть не позднее восемнадцати.

Придурковато улыбаясь и прижав руку к сердцу, Федя заёрничал:

— Хоп, товарищ командир, и обещаем вести себя культурно.

Пересев на переднее кресло, тот сказал:

— Трогай, не надо стоять.

Объехав очередной ухаб, покосившись на белокожего москвича, спросил:

— В Москве солярии не понастроили или очередь большая?

— Молодец. Счёт один — один. Соляриев много, времени не было на подготовку.

Ударившись на ухабе головой о потолок, бледнолицый прошипел:

— Думал, только в Москве дороги дрянь, но и здесь дырок на асфальте, как у собаки блох.

— Был в Ташкенте?

— В семьдесят восьмом году на соревнования ездил. Тогда город запомнился другим.

— Более красивым?

— Зеленее, интереснее. Нынешний серый какой — то, весь перепахан, будто осаду ожидают. Помню политые улицы, девушек в лёгких платьицах. А сейчас кругом дамы в цветных штанах и платьях ниже колен. Холодно им, что ли?

Выкручивая руль влево — вправо, подыграл товарищу:

— У них, брат, долгожданная свобода и независимость, а главное, самостоятельность в принятии решений без консультаций с Москвой.

— Штаны-то при чём?

— А это вроде защиты. Им тогда такие франты и обольстители, как ты, не страшны́. Недавно вычитал из их учебника истории интересную мысль, послушай: «Русские принесли местному населению неисчислимую тиранию, отняли его свободу и гордость». И вот, Федя, чтобы повторно не потерять свободу и гордость, стали поголовно переходить на штаны и тюбетейки.

Федя рассмеялся:

— Ну да, то-то я смотрю, как их девы-молочницы, пока мы с Лёшей топали до трассы, пялились на нас.

Проехав по улице Обидова, пересёк кольцевую.

— Э-эй, ты куда путь держишь, Сусанин?

— Ты есть хочешь? Хочешь! Вот и везу в одно знатное местечко на берегу Салара.

Место, куда я привёз гостя, тому понравилось, и особенно топчан, перекинутый через отведённый от речки арык.

Оставив обувь внизу, Федя растянулся на кошме, заложил руки за голову. Сладко зевнув, лениво проговорил:

— Лежать бы вот так всю жизнь, да сквозь крону винограда глядеть на солнышко, чтобы вот также рядом фырчал шашлык на мангале, в тандыре томилась самса, пить чай с аксакалами, вести с ними степенную беседу и учиться у них уму-разуму.

— Надоест быстро.

Усевшись по-восточному, Федя пожалел меня:

— Эх, Никола, нет в тебе романтики.

Затем встревожился:

— Что-то не вижу, кто бы заказ принял?

— Не боись, у этого кулинара свои правила.

— Какие?

— Увидишь. Вон, кстати, он сам катится.

Маленький, толстопузый, краснощёкий чайханщик в белой рубахе подкатил к нам, держа в одной руке чайник, в другой две пиалы. Поставив принадлежности на столик, крикнул в сторону подсобного помещения:

— На двоих.

Приятно улыбнувшись, пожелав приятного аппетита, тот собрался было уходить, как Федя бросил ему в спину комплимент:

— У Вас, уважаемый, усы как у Будённого!

Уважаемый не ответил, уважаемый сплюнул и важно удалился.

Толкнув москвича, я прошипел:

— Ты бы ещё сравнил его усы с усами Сталина!

— Не отошёл от прежней командировки, вот и хотелось чуток подурачиться в мирной обстановке.

— Ты не в России. С девяносто первого года Фрунзе, Будённый и иже с ними товарищи здесь не в почёте. Также они очень не любят, когда упоминают татарскую конную бригаду, громившую в двадцатых годах шайки басмачей.

При виде девушки с подносом дымящегося шашлыка Федя поднялся с места. Приняв заказ, промурлыкал:

— Катта рахмат, яхши кыз! [2]

Поставив поднос на столик, сел, подломил под себя ноги. Прижав левую руку к сердцу, заглянул в мои глаза, указал на шашлык:

— Мархамат, урток! [3]

Не остался в долгу и я. Плеснув чай в пиалу, сделал небольшой глоток и подал её товарищу, проговаривая сию минуту рождённые две строчки:

Силу даст тебе напиток, он же охладит,

Затуманенный рассудок мигом остудит.

Умело приняв посуду, Федя отхлебнул чай и, более не сдерживаясь, разъярённым котом набросился на горячее мясо, обжигаясь, урча, вымазываясь в жире.

Чайханщик издали оценил поведение гостя, засуетился около тандыра, выбирая наиболее подрумяненные самса.

В итоге на двоих двенадцать палочек шашлыка и шесть самса исчезли в основном в