Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов

зачем же Григорьева, маленького, совсем незаметного человека оставлять в живых? Раз уж убирать свидетелей, так всех, а?

— А давай-ка представим на минутку того, кто весь этот дьявольский план задумывал, О чем бы он подумал? О том, что стопроцентно предотвратить любую утечку информации все равно не удастся, значит, надо смазать картину, то есть, представить все события элементом нашего обычного советского бардака. Елизаров-то, организатор, вон до каких пор целым и невредимым существовал. Какая уж тут, к фигам, секретность? Григорьев — заурядный псих. У нас сейчас на информацию подобного толка, даже помещенную на первую полосу газет, мало кто внимания обращает, не говоря уже о восприятии всерьез…

4

Необходимая ретроспектива.

Декабрь 1988 года. Москва.

— И куда они всех заведут, нынешнее “прозревшие”? — Канищев поморщился — то ли от того, что ему не нравились те, о которых он только что говорил, то ли от водки, выпитой только что просто так, без тоста. В последнее время Канищев пил очень много, по поводу и без повода. Поскольку полковник из Второго главного управления раньше не питал особого пристрастия к алкоголю да и вообще переносимость спиртного у него была не ахти, то теперь при злоупотреблении “зеленым змием” у него стали случатся неприятности — и по службе, и в личном плане.

— Эх, Андрюха, — покачал головой его собеседник, точнее, его нынешний собутыльник, а вообще старый приятель, волею судеб избравший ту же службу, что и Канищев, только в другом управлении.

Приятеля звали Анатолием Ефимовичем Тарасовым, был он в звании генерал-майора, а служил в информационно-аналитическом отделе Первого главного управления.

— Эх, Андрюха, — повторил Тарасов, — годов тебе сколько, а?

Вопрос относился к категории чисто риторических: Тарасов отлично знал, сколько Канищеву лет, потому что были они одногодками.

— Годов мне много, — мрачно ответил Канищев.

— Согласен. Сорок восемь — это достаточно много. Из этих сорока восьми лет ты двадцать служил верой и правдой — кому? Партии и народу?

— Точно, — кивнул Канищев, — а кому же еще?

— А не задумывался ты над тем, что теперь это уже эфемерные понятия?

— Какие понятия?

— Партия, народ.

— Не понял, — встрепенулся Канищев, — что значит?..

Он не закончил фразу, потому что, очевидно, зациклился на этом вопросе.

— А то и значит, — Тарасов едва заметно улыбнулся, — что думаешь ты не в том направлении. Сейчас ты размышляешь приблизительно в таком плане: “А что это за баланду мне Тарасов тут травит? То ли он свихнулся, то ли он решил супротив нашей родной Советской власти пойти?” Нету уже Советский власти, Андрюха, не-ту! И партии больше нет, и народа нет.

— То есть, — как это? — Канищева такое откровение даже протрезветь заставило. — А куда же они подевались?

— Куда подевались? А вот я тебе сейчас очень простой, но весьма убедительный пример приведу: лежал человек, допустим, на диване живой, телевизор, допустим, смотрел. И вдруг — бац! Инфаркт или инсульт в пару минут из человека делают труп. О покойниках, пусть в землю еще не зарыт, как говорят? “Ты жил”, — говорят. “Ты был”, — говорят. То есть, дуализм своеобразный получается: к человеку вроде бы обращаются самым непосредственным образом, но в то же время говорят о нем исключительно в прошедшем времени. Вот и народ наш, и партия, и страна — не те. Вроде бы и есть нечто непонятное, вроде бы и нету его, а? Из партии сейчас гурьбой бегут? Потому' что чувствуют: вот-вот рассыплется ум, честь и совесть, по всем швам разойдется, в труху вообще превратится.

— Слушай, Анатолий, ты это серьезно? — взгляд Канищева выражал тревогу. Тарасову Канищев верил, Тарасов — гений, у него мозги “электронные”. Недаром он в аналитики подался, он любые события задолго до того, как им произойти, предсказывал.

— Более чем серьезно, — кивнул Тарасов. — Диссидентов, как ты знаешь, я не люблю. Может быть, в значительной части оттого, что евреев среди них много. Но один из этих мерзавцев, Амальрик, во-он когда еще — аж в шестьдесят девятом году — вопросец задал: “Просуществует ли Советский Союз до 1980 года?” Потом, правда, через год, брошюра на Западе вышла под названием “Просуществует ли Советский Союз до 1984 года?” Сам автор об этом так и не узнал — случилась у него в Испании автомобильная катастрофа в восьмидесятых. Ты эту брошюрку не читал?

Пораженный Канищев молча покачал головой.

— Может быть и зря не читал, — вздохнул Тарасов. — Во многом этот гад оказался прав. Наверное, и Союзу кранты были бы раньше, если бы нефть уренгойскую не нашли. Так что мы несколько “лишних” лет в Союзе — или с Союзом — уже прожили, нефть нам эту отсрочку предоставила.

— Фу-у, — растерянно произнес Канищев, — типун тебе на язык.

— Не нужен мне типун, Андрюха, тем более, на языке, — наставительно сказал Тарасов. — Если мы не хотим верить историку-одиночке, давай, как говорится, обратимся к мнению коллектива — ЦРУ послушаем. А у ЦРУ прогнозы те же: вот-вот вся наша система рухнет.

— Так ведь они страстно желаемое выдают за действительное.

— О том, чего они желают, спорить не стану. Наверное, у них жизнь полегче будет, когда Советский Союз распадется. А насчет остального — увы! В данном случае мы имеем дело с констатацией тривиального факта. Констатировать-то они умеют! И не только констатировать, но и по косточкам разбирать. Аналитики у них мощные, хотя “проколов”, конечно, тоже хватает, как и у нас. Так вот аналитики — как их, так и наши, которые более трезво на вещи смотрят, без идеологических шор (в скобках замечу, что к последним я и себя отношу) — да, аналитики, значит, утверждают: грядет новый передел мира.

— Как это? — Канищев, похоже, совсем затосковал.

— А так вот. Глобального дележа типа мировой войны, разумеется, не случится, и та же Западная Германия вместе с Восточной Польшу и Прибалтику к себе не присоединит, но уж ее воссоединение с Восточной Германией предсказуемо процентов на девяносто.

— Иди ты!

— А вот вспомнишь мои слова, очень скоро, может быть, вспомнишь. Так вот, в изменившемся мире лидеры будут другие, все установки поменяются. Как в мировом масштабе, так и внутри каждой страны. Появятся новые партии, новые руководители.

— Да сколько же нам-то новых руководителей еще?! Этот, дурила, три года поправил, а уже волосы дыбом встают.

— Ну-у! То ли еще будет, как в известной песенке поется. Весь мир будет ре-струк-ту-ри-ро-ван, понимаешь?

— А почему, почему? — загорячился Канищев. Он даже вспотел, хотя в комнате было не очень жарко.

— Почему да почему… По качану —