Контуженый - Сергей Павлович Бакшеев

сажусь вертикально, ожидаю боль в голове. Терпимо. На столике пузатая бутылка текилы и почему-то коньячные бокалы. Под рукой Шмеля пистолет, другой торчит у него из-за пояса. Кажется, это мой. Мы поменялись ролями.

Шмель замечает мое внимание к оружию.

– Ты идеалист, Контуженый. Сейчас время воинов. Обмани, стреляй первым – иначе сам поймаешь пулю. А если стреляешь, не промахивайся! – Он кивает на пробитую картину под открытым сейфом. Рядом на полу пачки купюр.

Шмель наливает текилу янтарного цвета в широкие бокалы. Один двигает ко мне и усмехается, словно только что заметил мою беспомощность.

Я постепенно вспоминаю наш разговор и демонстрирую скованные плечи:

– Я тебя не связывал.

– Я же говорю, ты идеалист, вымирающий вид.

Шмель глотает текилу и ворчит:

– По вкусу, как самогонка, а стоит…

О какой ерунде он болтает. Я упираюсь в бывшего друга ненавидящим взглядом.

– Ты предал нас, Шмель. Раненного вэсэушника пожалел, а наших ребят в расход.

Он отмахивается:

– Не смотри на меня так! Тот раненый укр ничем на тебя не похож. Я думал, он сдох. Полез по карманам в поисках ценного, а там только дешевенький мобильник. И тут он открывает глаза. Мне кричат – добивай! Я очередь в землю. Звякнул с его телефона себе и сунул ему в руку. Знаешь, зачем? Чтобы троллить его? Хрена лысого! Рассчитывал потом срубить денег за спасение.

– Расчет оправдался?

– За спасение украинцев СБУ не платит, только за убийство наших русских.

– Убивать легче, особенно чужими руками.

– Контуженый, не дави на совесть, не по адресу. На гражданке я терпел Лупика с его барскими замашками, а на войне дозрел, что не буду слугой никому. Сам стану хозяином! И гребаная автомойка на паях с дружками меня не устраивает. Появился другой вариант. Решительный шаг – и я хозяин завода! Один!

– Ты меня не добил, чтобы еще раз похвастаться?

Шмель тычет пальцем в мой телефон. Включается прежняя песня «Я русский». Мы слушаем припев, и Шмель выключает.

– Я тоже русский и иду до конца, – комментирует он.

– Не льсти себе. Ты мразь и предатель.

Его кулак сжимается, желваки двигаются, глаза превращаются в щели амбразур.

– Я новый русский, тот, кто будет на коне после этой войны. Не в могиле, не на костылях с медалькой, а живым, в комфорте и с прибыльным заводом! – Он поднимает с пола медаль «За отвагу». – И с наградой, кстати, тоже. Заслужил, пригодится.

Я помню, как бросил медаль в Шмеля. Она шлепнулась на чистый пол, а сейчас там разбитая бутылка из-под коньяка. Шмель пил из этой бутылки, я смотрел в телефон, а потом он замахнулся и…

В голове вспышка. На этот раз не от боли, а от прояснения памяти. Я вспоминаю самое ужасное. Не подлый удар по голове, а тот кошмар, что видел перед этим на дисплее.

Я вскакиваю:

– Что с Машей?

– Машка в надежных руках. Ее тело, руки, ноги и всё, что между ними, – ухмыляется Шмель.

– Я же выполнил условие. Отпусти ее!

– Сядь! А то грохнешься.

Шмель подходит, пихает меня, я шлепаюсь на диван. Он сует мне бутылку в зубы.

– Выпей, полегчает.

Я делаю большой глоток и отворачиваюсь. Шмель плещет мне в лицо текилой и веселится:

– А теперь умойся!

Глаза жжет. Беспомощно фырчу носом и отплевываюсь. Довольный Шмель усаживается на диван, он продемонстрировал мою полную зависимость от его воли. Связанного противника он не опасается, но есть сила, способная привести его в дрожь.

Вспоминаю свой звонок Чапаю и блефую:

– Я разыскивал предателя по заданию ЧВК и регулярно отчитывался. Прежде, чем зайти в твой дом, я позвонил Чапаю и рассказал о твоем предательстве. Мы условились, если я через два часа не перезвоню, он вышлет группу обнуления. Прошло больше. По твою душу уже выехали ликвидаторы. Беги!

Шмель слушает, откидывается на диван и остается расслабленным. Он приподнимает большой палец и любуется им.

– Удобный пароль – отпечаток пальца. Твоего пальца! Пока ты провалился в войну и бредил «огонь-выстрел», я изучил твой телефон. Чапаю ты звонил утром, а сейчас ночь. Никто не приехал. Да и меня под видом Русика ты опознал позже. Ты врать не умеешь, Контуженый. И никогда не умел. Я запомнил это с тех пор, когда ты был послушным Никитой Данилиным.

– А ты? Ты всегда врешь?

– Честность мне ничего не дала, а вот обман – сплошные плюсы. Начиная со шпаргалок в школе. Лапша на уши доверчивым девочкам помогает залезть в их трусики. Я обманул Вепря, когда пошел вместо Русика. И Русик смотрел мне в рот, как преданная собачка. Я обманул его в последнюю ночь, чтобы он погиб вместо меня. А потом обманул всех, когда стал Русланом Краско!

– Только не меня.

– Тебе же хуже, Контуженый. – Шмель выпивает, сводит брови и сверлит меня взглядом. – Кто еще про меня знает?

– Какого тебя? Ты Русик или Шмель?

– Я тебя не добил, чтобы узнать, кому ты еще рассказал, что Шмель жив?

Я делаю невозмутимое лицо в надежде запугать предателя:

– Вепрь знает. Он сам за тобой приедет.

– Не ври!

– Водитель Кедр, который доставил нам мины, его младший брат. Парня разорвало на куски. Вепрь в бешенстве. Он ищет предателя и отомстит.

– Ищет? – хватается за неосторожное слово Шмель. – Он найдет. И знаешь кого? Тебя!

Я пытаюсь исправить оплошность:

– Я докладывал Вепрю. Я говорил о тебе.

– Херня! – Шмель трясет моим телефоном. – Перед «Группой Вагнера» ты не отчитывался. Чаще всего ты встречался с Машей Соболевой. С Аленой с моего завода перезванивался. Даже Злату отыскал. И моей секретарше успел наплести чего-то. Кому ты обо мне проболтался?

Прямая угроза не проходит, и я пробую сыграть на добрых чувствах бывшего друга:

– Шмель, раз ты смотрел телефон, то видел фото Златы. Она ждет ребенка. Будет мальчик. Она назовет его в честь отца – Денисом.

Шмель смущается, но всего на мгновенье. Затем бьет кулаком по столу:

– Перед тобой Руслан Краско! Дениса Шмелева нет! Или Злата думает иначе?

Ругаю себя за наивность. После бегства матери к обеспеченному иностранцу Денису плевать на женщин. Когда на чаще весов большие деньги и эфемерные чувства, он выберет деньги. Своими намеками я только подставляю Злату. Шмель убьет ее и ребенка, если заподозрит неладное.

Спешу отвести подозрения:

– Тогда я о тебе не знал. Мы думали, что ты погиб. Я говорил с ней о деньгах из тайника. Решили, что их забрал Русик. А ребенка Злата оставит в роддоме.

– Сука, как все. Пусть живет. Это максимум, что я могу