Единственный шанс - Анатолий Филиппович Полянский

самом деле Гертруда Шлифке, племянница хозяйки отеля. Моя мать и гадина Ева – сестры. Только мы совсем бедные.

– Вот и хорошо!

– Дурак, что ж хорошего? – огрызнулась Гертруда. – Богатым быть – горя не знать…

– Теперь все переменится, – горячо воскликнул Тарас. – В Германии, как и в Советском Союзе, власть будет принадлежать рабочим и крестьянам. А богатых побоку!

– Сказочки. Не бывать этому. Никто добром не станет делиться…

– А у них и спрашивать нечего. Землю, дома, заводы надо отобрать. Вам все народы помогут.

Рыжуха обидно хмыкнула, но больше не возражала.

– Хочешь покататься? – неожиданно предложила она. – Садись в повозку.

Тарас не заставил себя упрашивать.

– Только с ветерком, – попросил весело.

– Что есть с ветерком?

– Очень быстро. Шнель-шнель…

– Ладно. Так я тоже люблю.

Гертруда стегнула лошадь. Повозка выкатилась за ворота и, тарахтя, помчалась по выщербленной дороге. Навстречу попался старик. Остановившись, проводил повозку взглядом. Вероятно, не мог взять в толк, с кем это раскатывает дочь соседа.

Тарас живо представил себя со стороны. Кургузый серый пиджачишко, зауженные по здешней моде брючата, коричневая кепчонка с пупушкой на макушке… Типичный аккуратный немецкий мальчик – противно до тошноты.

Зря все-таки Саня не разрешил остаться в форме. Была бы на нем гимнастерка с бриджами, сапоги, пилотка со звездой, медаль на груди – совсем иное дело. Никому не надо объяснять, кто ты, откуда. Что бы капитан Фокин ни говорил, какие доводы ни приводил, он в корне неправ. Тарас уступил лишь потому, что иного выхода не было. Накануне отъезда они крепко поссорились.

…Саня пришел утром веселый и громогласный. Любовно погладив усы, закричал с порога:

– Собирайся, едем!

– Домой? – обрадовался Тарас.

Уже неделю они ждали приказа о переводе Фокина в разведотдел армии. Его повышали по службе и перед новым назначением разрешили использовать отпуск, которого капитан не имел всю войну. Было заранее решено: Фокин оставляет Тараса у своих стариков или определяет в Суворовское училище.

– Пока малость поближе отправимся, – охладил восторг Тараса капитан. – Понимаешь, дело какое… Можно было, конечно, отказаться, но уж очень начальник тыла просил. Работы, говорит, у тебя сейчас нет. Роту фактически сдал, а приказ когда еще придет…

– Куда ехать-то? – Тарас проворно натягивал гимнастерку.

– Погоди одеваться, – остановил парня Фокин. – Возьми-ка вот…

Он раскрыл принесенный с собой чемодан, вынул костюм и башмаки со шнурками.

– Что это? – удивился Тарас.

– Новое обмундирование. – Саня отвел глаза.

– А форма?

– Так нужно.

– Почему? – возмутился Тарас. Его без объяснений лишали воинской формы!

Капитан Фокин посмотрел на него умоляюще.

– Послушай, – начал нерешительно и тут же на себя рассердился: – Ну вот что, уговаривать не привык, ты, сдается, про дисциплину забыл…

Подчинился Тарас неохотно. Одевался молча, всем видом выражая негодование. И тогда Фокин рассвирепел по-настоящему.

– Знаешь, – сказал жестко, – мне пришло в голову, что тебе лучше остаться в полку до моего возвращения…

Такой оборот никак не устраивал Тараса. В самом деле: приказ есть приказ. А вдруг так надо для маскировки? Мало ли какое задание им поручили…

– Нет, – непримиримо отрезал Фокин, когда Тарас высказал догадку, – командировка у нас самая прозаическая: поручено принимать от немцев дрова. А ты с этого дня считай себя демобилизованным.

Он умел поступать круто, его командир и воспитатель. Смягчить капитана могло только безоговорочное повиновение, и Тарас поспешно натянул на себя серый костюмчик.

– А форму я могу взять с собой? – глотая подступающие слезы, спросил он.

– Не возражаю, бери, – согласился Фокин. Он был отходчив и конечно же любил Тараса, только по-своему. Любовь была, как выразился однажды Горшков, с наждачком…

Перед въездом в деревню Рыжуха натянула вожжи и придержала лошадь.

– Слезай, приехали, – сказала, не глядя на Тараса.

– С какой стати? – удивился он. – Вези до ратуши, я в магазин зайду. Мне целых пять марок отпущено для покупки перочинного ножа.

– Покатались – и довольно!

Глаза девочки недобро сощурились, стали зелеными, как две неспелые крыжовины.

– Ты, похоже, трусишь? – упрекнул Тарас.

Девчонка опустила голову. Он угадал. Проехать по деревне с сыном герр коменданта означало вызвать суды-пересуды.

– Тебе не понять…

– А что понимать? Человек должен быть гордым и на предрассудки плевать.

– Вот и плюй. Ты моей матери не знаешь. – Гертруда покраснела и еще ниже опустила голову. – У нее расправа короткая. Что под руку попадется, тем и отхлещет.

– Да ее за это под суд надо!

– Какой еще суд?

– Никто не имеет права руку на человека поднимать.

Рыжуха грустно вздохнула.

– Это у вас, наверное, так. А за меня никто не вступится. Не дай бог, еще и отец узнает…

– Он что, тоже дерется?

– Всякое бывает.

– Ну знаешь, – возмутился Тарас. – Я же говорю дурацкие у вас, у немцев, порядки. Я бы ни за что не стерпел…

– Так я поеду, – сказала Гертруда не то утверждая, не то спрашивая.

– Ладно, со своим уставом в чужой монастырь пока соваться не буду. – Тарас соскочил с повозки. – Но ответь мне на один вопрос. Только честно. Ты знаешь мужа фрау Шлифке или, как там ее, Флик?

– А тебе зачем?

– Раз спросил, значит, нужда есть. Да не бойся. Я тебя не выдам.

– Нацист он был, – ответила девочка неохотно. – Большой наци. У него в отеле однажды сам наместник фюрера останавливался, на охоту приезжал.

– Герман Геринг? – Новость была ошеломляющей. – Неужто ты не понимаешь, как это важно?

Гертруда не отозвалась, тронула вожжи. Тарас