Спас на крови - Сергей Малинин

говоришь! – удивленно вскинул бровь Салим. – И чем же заняты доблестные пограничники?

– Очень важным делом, не подумай чего плохого! Они задерживают самую большую партию контрабандных сигарет за последние два года.

Мубарах понимающе кивнул.

– Кто-то решил, что слишком много значит, не захотел делиться – и его слили. Заодно отвлекли пограничников от того места, где должен проходить мой катер. Так?

– Почти что так. Надо было кого-то слить, чтобы статистику поправить зеленым погонам. Иначе они начали бы еще сильнее шарить, и тут уж никто ничего не гарантировал бы. А тут какой-то цыган образовался, стал какие-то свои мутные дела вести, на людей не оглядываясь. Общак ему намекнул, что неплохо было бы по понятиям дела вести, но у цыган какие понятия? Этот чавалэ чуть ли не открытым текстом послал людей подальше. За такое надо наказывать. Но не убивать же его! Кому хочется о всякую мелкую шваль руки марать? Убивать не стали, но теперь придется ему посидеть. Ну и заодно тебя прикрыли.

– Предупреждаешь, что лафы больше не будет? – усмехнулся турок. – Ничего, я и сам кое на что способен.

– Не сомневаюсь, – улыбнулся смотрящий и протянул руку. – Меня, кстати, Толиком звать. Можно Котом.

– У тебя есть ко мне какое-то дело, – сказал Салим, пожимая крепкую руку Кота.

– Это ты точно разглядел, уважаемый, кивнул Толик. – Пойдем ко мне, поговорим как полагается, по-людски.

Комната, которую занимал Толик, была напротив той, в которой обитал Салим. Он не раз видел, как смотрящий входит в это помещение или выходит оттуда, но внутри пока бывать не доводилось. Оказалось, что комната абсолютно такая же, как у Мубараха, только более обжитая. Как-то сразу понятно, что здесь не проходной двор, а место обитания одного человека. Самодельный стол, застеленный газетой, панцирная койка, множество плакатов на стенах – большей частью девушки из мужских журналов и пара каких-то русских музыкантов, с именами которых у Мубараха не было никаких ассоциаций. Имелась даже книжная полка. На ней стоял атлас мира, несколько книг в мягкой обложке, библия и горшок с кактусом.

– Присаживайся, Салим, располагайся. Не в огорчение тебе вопрос: ты по вероисповеданию кто?

Салим хмыкнул. Чего он не ожидал, так это вопросов о его религиозной принадлежности. Немного подумав, турок ответил:

– Скорее всего, у меня нет никакого вероисповедания. Вырос в мусульманской семье, но потом все так сложилось, что и в Мекку не сходил, инамазов не творил… А с какой целью интересуешься?

Кот явно смутился. И пояснил:

– Не пойми меня плохо. Просто разговор у нас с тобой будет долгий. Я и думал – предложить тебе выпить или нельзя? Под спиртное, сам знаешь, всегда разговаривать приятнее.

Мубарах улыбнулся.

– По этой части у меня все не по-мусульмански. И выпить я с тобой могу, раз ты говоришь, что для дела. Только не будем много пить, хорошо?

– Ясное дело! – облегченно воскликнул Толик, открывая дверцу тумбочки. – Я тоже не люблю, когда народ нажирается как свиньи. Все должно быть в меру, я так считаю…

С этими словами Кот достал из тумбочки бутылку самодельного вина. Наполнив стаканы, он предложил чокнуться, разом выпил половину, остальное поставил на стол. Салим покатал во рту вкусное терпкое вино и посмотрел на Толика, ожидая продолжения.

– Дело, Салим, вот какое. Ты ведь к нам из Стамбула ходишь. Привези оттуда к нам человека. За ценой не постою.

– Что за человек? – спросил Мубарах.

Толик как-то вдруг помрачнел, залпом допил вино. Кивком предложил Салиму покончить со своей порцией и затем наполнил стаканы по новой. Турок видел, что речь пойдет о чем-то тяжелом для Кота, и потому терпеливо ждал, пока тот не подберет нужные слова.

– У меня дочке восемнадцать в прошлом году исполнилось. Ну ты понимаешь, что это за возраст. Самое то, чтобы никаких авторитетов не признавать и жизнь свою строить так, как бог на душу положит. Но при этом думать, что так оно и должно быть! Я, короче, старался не вмешиваться, насколько мог. Дескать, дочка, разбирайся сама со своими заморочками, я тебе не командир, а только отец. Вроде голова у тебя на плечах, вот и думай ею, насколько можешь. Где по несознанке накосячишь, я тебе объясню, что к чему. Где по дурости своей в чепуху попадешь, тоже помогу. Ну, в общем, я хотел, чтобы у нас все по-человечески было. Мне дочурка, ясное дело, за это никакого «спасибо» не сказала, но я и не настаивал. Думал, потом поймет, что к чему.

Когда она решила пойти танцами заниматься – я не был против. Ну охота тебе, так замечательно! Всяко лучше, чем если она бы по всяким гадючникам шлялась типа дискотек наших теперешних, где и наркота, и пидоры с лесбиянками. Она занималась, все было путем. А как ей восемнадцать-то стукнуло, девочка возьми и да и заяви мне, что едет в Турцию танцульками своими деньги зарабатывать. Я как услыхал – так и сел. Говорю: «Дочка, какие заработки? Ты что, не знаешь, чем там на самом деле в Турции эти танцовщицы занимаются? Не для того я тебя растил, чтобы под какого-нибудь скота положить по своей воле!» Она, понятное дело, в амбиции ударилась. Говорит, что уже взрослая и сама будет решать, как ей зарабатывать. Я говорю, что это правильно, но только я свою дочку проституткой видеть не хочу. Она опять в скандал: мол, ничего я в жизни не понимаю, мол, тренер у нее – честнейший человек и никогда в жизни свою воспитанницу не отдаст в проститутки. Я узнал, что у нее за тренер, – оказалось, мразь общеизвестная, тот еще подонок. От него по борделям в Европу, Эмираты и Турцию столько наших девочек ушло – сказать страшно. Попытался это дочке объяснить. Она вроде поняла. Но я решил еще, что и этому охламону не помешает намекнуть, что дите мое не для его бизнеса растилось. Я, короче, выщемил тренера вечерком и поговорил с ним. Не трогал и пальцем, ты не подумай. Именно поговорил – просто предупредил, что если он мою дочку хоть как-то зацепит, то я не только его и всю его поганую семью под корень выведу, но и вообще устрою им массовую зачистку. Я даже его любимую рыбку в жопу любимой птичке засуну. Тренер, ясный пень, суть вопроса уловил. Он хоть и мразь, но не дурак и примерно знает, какие у нас в городе расклады. А расклады такие, что моя Танька для него – неприкосновенна. И если он с ней что-то сделает,