Боги Севера - Дмитрий Анатолиевич Емельянов

Старый рыбак отрицательно покачал головой:

— Вы на море посмотрите, безумцы! Шторм надвигается!

Из-за плеча Ольгерда вновь встрял Фарлан:

— Ветер с берега. Пролив здесь всего миль пятьдесят, так что большую волну разогнать не успеет. Пролетим как на крыльях!

Не собираясь сдаваться, старик огрызнулся:

— На тот свет торопитесь!

Молча стянув мешок с плеч, Ольгерд поставил его на землю и неспешно развязав тесемки, вытащил топор. Повертев его в руках, чтобы рыбак лучше разглядел великолепную руголандскую сталь, он положил его на камень рядом с серебряной монетой.

— А так? — Взгляд парня прошелся по лицу старика. — Будет чем сладить себе новую лодку, если что.

Фарлан недовольно скривился, но спорить не стал. Предложенная цена была вдвое выше стоимости старого корыта.

Борьба между жадностью и здравым смыслом длилась недолго. Жилистая морщинистая рука цапнула динар и спрятала где-то в складках одежды.

— Хорошо, я отвезу вас. — Старик поднял топор и полюбовался стальным отливом. — Но малой останется дома. — Водянистые глаза, потеплев, остановились на замершем в лодке парне. — Если я не вернусь, то расскажешь тем, от кого эти люди бегут, в какую сторону мы отплыли.

Он говорил эти слова внуку, но адресовались они в первую очередь Фарлану. Тот уже было решил возразить, но Ольгерд его опередил:

— Договорились! Мы вас не тронем, а вы обещаете, что наше маленькое путешествие останется в тайне.

* * *

Под рев северного ветра катились тяжелые холодные волны, и утлая лодчонка то вскарабкивалась на гребень, а то, зарываясь в кипящую пену бурунов, летела в темную пропасть. Зарифленный парус гнул мачту, и суденышко неслось вперед, как бреющая над водой чайка.

Старик сидел у рулевого весла, а Фарлан с Ольгердом, не переставая, черпали льющуюся с небес в лодку воду. Оторвавшись на миг от работы, он взглянул на белое от бурлящих «барашков» море. Ему часто приходилось видеть подобное, но сейчас, смотря на светлую голову Ольгерда и бескрайнюю ревущую стихию, ему почему-то вспомнилось совсем другая белизна. Тихая и безмолвная, но от этого не менее грозная.

В тот год Ролл Справедливый решил попытать счастья на юге и пощипать побережье империи, но все не заладилось с самого начала. В поход вышли поздно, потом долго искали вход в реку: ведь путь на юг тогда был в диковинку и надежных проводников не было. Шли наугад, по слухам. Страна вендов встретила чужаков неприветливо, на ближнем волоке даже пришлось пробиваться с боем, а затем вдруг наступили ранние холода. Реки сковало льдом за несколько дней и повалил снег. Пришлось зимовать в этой суровой неприветливой земле. Такой зимы руголандцы никогда до того дня не видели: землю накрыл слой снега по грудь, от мороза трещали стволы деревьев. Накрытые лапником землянки плохо держали тепло, а дичь в лесу словно вымерла. Очень скоро начался голод и цинга.

Местные венды в открытую не нападали, но посланные в одиночку охотники пропадали в лесу и не возвращались, поэтому Ролл приказал выходить из лагеря только группой не меньше троих. Привыкнуть к такому было трудно: никогда не знаешь — то ли ты охотишься, то ли сам дичь.

В памяти Фарлана всплыл тот день, когда их тройка заплутала в лесу. Приближался вечер, повалил снег, и все очевидней становилась реальность ночевки под открытым небом. Двое спешно стали сооружать шалаш, а он, все еще надеясь на чудо, продолжил поиск дороги назад. Может быть, в свете дня он бы так не облажался, но в надвигающихся сумерках заметить ловушку было трудно. Только когда под ногами затрещало и весь мир вокруг полетел кувырком, Фарлан понял, как оплошал. Удача все же не оставила его, и вбитый в середину ямы кол лишь порвал одежду и распорол кожу на боку. Выбраться сам он не смог и долго кричал, зовя на помощь, но ушагал, видать, изрядно и товарищи его не услышали. Рана была пустяшная, но вместе с морозом и истощением грозила неминуемой гибелью. Фарлан уже сорвал горло от крика и совсем отчаялся, когда над краем ямы склонилась голова в меховой шапке.

— Эй, ты как там? — Молодой незнакомый голос говорил на языке вендов.

«Венды, — подумал тогда Фарлан и ужаснулся. — Сейчас или добьют, или опять рабство!»

К счастью для него, незнакомец был настроен миролюбиво. Вниз пополз ствол дерева, и сверху донесся крик:

— Ну что, сам вылезешь или помочь?

Помогать Фарлану было не надо. Мигом вскарабкавшись по стволу, он выбрался из ямы и уставился на нежданного спасителя. Это был его ровесник, совсем молодой парень. Темные вихры выбивались из-под заячьего треуха, и с открытого, по-вендски широкоскулого лица смотрели озорные карие глаза.

— Меня Лава зовут, а тебя? — Незнакомец протянул Фарлану открытую ладонь.

Так в его судьбе появился этот парень, ставший для него лучшим другом и запомнившийся на всю жизнь.

Лава чувствовал себя в зимнем ночном лесу, как дома. Узнав, в чем дело, он безошибочно вывел их троицу к лагерю, а потом остался переночевать. Наутро Ролл, словно почуяв в незнакомце возможность выбраться из безнадежной ситуации, предложил ему остаться в дружине. К тому времени они уже потеряли с десяток бойцов, а остальные почти все были больны. Подумав немного, Лава согласился, и стал для них настоящим спасением. Он приносил добычу даже тогда, когда все остальные охотники возвращались пустыми, он находил под снегом замершие ягоды брусники и клюквы, и отваром из них возвращал к жизни уже отчаявшихся руголандцев. Цинга оставила лагерь, и впереди забрезжила надежда дожить до весны.

Как только прошел ледоход, дружина двинулась дальше на юг, и на предложение Ролла занять место гребца, Лава вновь ответил согласием. Видимо, парню некуда было идти, а почему — никто не спрашивал. У руголандцев не принято лезть другому человеку в душу. Захочет — расскажет, а нет — что ж, его воля. Фарлан тогда очень обрадовался его решению — за время зимовки он крепко сдружился с новичком. В дружине руголандцев чужаку не просто, там свои законы — и свои запреты. Нарушить неписаные правила просто, а руголандцы в ответ вспыхивают мгновенно и чуть что хватаются за меч. Фарлан вел новичка между этих подводных камней, а тот в благодарность учил его премудростям леса, и такие минуты возвращали забывшего, кто он есть, венда в далекое детство, щипали душу тревожными воспоминаниями.

Дружба шла им обоим на пользу: Фарлан, может быть впервые,