Балтийская гроза - Евгений Евгеньевич Сухов

– Не торопись, герой! Свою часть работы ты уже сделал. Нужно еще переговорить…

* * *

Пальба затихла так же внезапно, как и началась. Каких-то полчаса назад всюду гремело, взрывалось, простреливалось трассирующими пулями и снарядами, а потом вдруг бац – и пропало! Установилась тишина. Раздавался только мерный рокот успокаивающихся помалу машин и где-то в переулках скрежетал металл, не имеющий никакого отношения к бою местного значения. Уже различались человеческие голоса, прежде тонувшие в грохоте разрывов и пальбы, отчетливо звучали окрики и команды. Сразу в трех местах послышался стук кувалд о ковкий металл. Это уже упражнялись танкисты, для них всегда работенка найдется: то правят звенья гусеничных лент, то вколачивают пальцы в траки.

Город продолжал оставаться в плену дыма и пороховой гари, но это ненадолго, до ближайшего порывистого ветерка, который вмиг раскидает по сторонам смрадное безобразие.

Дважды в подвалах глухо бабахнули гранаты, выпустив наружу клубы дыма и килограммы тяжелой пыли – отрезвляющее лекарство для особо несговорчивого противника.

Все было закончено. Ионишкис освобожден. В плен немцы сдавались неохотно, будучи раненными или застигнутые врасплох; латыши капитулировали целыми подразделениями, побросав оружие, выходили навстречу штурмующим с высоко поднятыми руками. Пленных разбили на группы человек по пятьдесят, к каждой из которых приставили автоматчиков. Следовало дождаться подхода основных сил, чтобы отправить взятых в плен в фильтрационный лагерь. Особый спрос будет с эсэсовских легионов, отличавшихся жестокостью по отношению к мирному населению. Военной прокуратуре придется провести значительную работу.

Капитан Галуза в сопровождении Егора Косых направился к зданию, в котором каких-то несколько часов назад размещался штаб 15-й добровольческой пехотной дивизии СС.

Строению крепко досталось. В стене три пробоины от снарядов. Под стенами валялись обожженные обломки разрушенного здания. Ни одного уцелевшего окна, осколки расколоченных стекол разбросаны по всей площади; на тротуаре валялось покореженное железо, в котором только при большом воображении можно было узнать лафет от противотанкового орудия и щитовое прикрытие. У дверей штаба лежали два трупа немецких солдат: у первого лицо обезображено куском осколка, гимнастерка обильно пропитана кровью, другой, долговязый, видно, пытался убежать, но ему не хватило какого-то мига, чтобы скрыться за обваленным углом здания, так он и остался лежать на разрытой земле, начиненной чугуном и свинцом.

Внутри штаба царил полнейший разгром. Через проваленную черепичную кровлю виднелся светло-голубой лоскут просветлевшего неба, от лестницы ничего не осталось – только пролет с уцелевшими кусками гранита и два металлических прута, упиравшихся в бетонный пол. Водрузив друг на друга куски расколоченной мебели, разведчики поднялись на второй этаж, где размещались кабинеты штабных офицеров. Наверху такая же печальная история – полный погром! Во многих местах стены разрушены, оставалось только удивляться, почему дом, получивший такие непоправимые увечья, еще не рухнул. В коридорах разбросаны листы бумаги, куски разорванных карт, валялись разбитые пишущие машинки, в комнатах, опрокинутые взрывом, раскиданы шкафы, столы-инвалиды.

В одной из комнат с портретом Гитлера на стене, пробитым крупным осколком, обнаружился несгораемый шкаф, валявшийся на боку. От взрыва его перекосило, и он упал прямо на камин, разворотив его дымоход. Из помятой приоткрывшейся дверцы проглядывало несколько листков, исписанных угловатым почерком.

– Может, там что-то важное? – предположил Галуза. – Давай-ка поставим его правильно, а то не откроем.

Взявшись за края несгораемого шкафа, они поставили его на место.

– Тяжелый, однако, этот медведь, – уважительно протянул Косых.

– А что ты хотел? Как-никак броня! Из таких вот листов танки делают! Крепко его изуродовало, видно, взрыв сильный был. И замок разворотило. Надо бы его поддеть чем-нибудь, вот тогда и откроем.

– А если кирпичом ударить? – предложил Косых.

– Кирпич не пойдет, рассыплется. Давай поищем на этаже, наверняка что-то должно быть, – сказал Галуза и, перешагивая через нагромождения обломков и битых кирпичей, принялся подыскивать подходящий инструмент. – Ага, отыскал. Кочерга…

Вернувшись к сейфу, капитан подцепил согнутым концом дверцу и надавил всем телом. Раздался протяжный скрип, покалеченная броня мужественно противилась насилию, а потом внутри сейфа что-то громко лопнуло струной, и дверь широко распахнулась.

Сейф оказался пустым, если не считать рваной макулатуры, которая совсем недавно считалась важными документами. А вот это сюрприз: у самой стены в подарочной упаковке стояла бутылка коньяка «Хеннесси».

– Смотри-ка, – бережно взял бутылку коньяка капитан. – Французский… Слышать о французских коньяках доводилось, но вот вижу впервые. Ого, да ему сто лет уже! Дорогое пойло, если в сейфе хранил. Обычно такие вещи не забывают.

– Это со страху! Так торопился, что ему не до коньяка было, ноги бы унести! – заметил сержант. – И что вы с ней сейчас будете делать?

– Хороший вопрос… Но выбрасывать точно не собираюсь! Если фрицы для меня такой подарок приготовили, так чего мне отказываться? Скорее всего, выпью с приятелями где-нибудь на ступеньках Рейхстага, когда мы всю эту сволочь в преисподнюю загоним! Пойдем отсюда, Егор, больше мы здесь ничего не отыщем, – сказал Галуза и направился к проему, где когда-то находилась лестница. – Тут, главное, шею себе не свернуть во всем этом безобразии, когда спускаться будем. Обидно ведь!

* * *

Когда капитан Галуза подъехал на Ратушную площадь, командир бригады подполковник Стародубцев уже находился там и, заложив руки за спину, по-хозяйски прохаживался вдоль трофейных «Тигров». Остановившись перед одним из них, принялся внимательно изучать. В сравнении со средним советским танком Т-34 немецкий зверюга выглядел огромным. Бронированная поверхность «Тигров» хранила следы многочисленных боев, в которых пришлось поучаствовать: поцарапанная, со множеством вмятин, испещренная глубокими бороздами, полученными от пуль из противотанковых ружей. В нижнем лобовом бронелисте не менее полусотни прямых попаданий от бронебойных снарядов. Но при этом танк продолжал оставаться на ходу и вести бой. «Тридцатьчетверка»[145] в состоянии проломать столь толстую броню лишь с расстояния в пятьсот метров, в то время как «Тигр» пробивает башню среднего танка навылет с дистанции в два километра.

Подполковник ловко взобрался на корпус «Тигра». Постучал гаечным ключом по длинному орудию, по башне и сказал:

– Броня хороша, тут уж не добавить.

Затем он долго рассматривал агрегаты, установленные между двигателем и ведущими колесами. Благодушно похмыкал и произнес:

– Электрическая передача… Подвеска сидит на опорных катках в два ряда в шахматном порядке. А я-то все голову ломаю, почему у этого зверя такой плавный ход и точность стрельбы во время движения.

Открыв люк, Стародубцев заглянул в сумрачное нутро танка, потом неспешно спустился в башню. Долго отсутствовал, слегка постукивая гаечным ключом по вентилятору, по перископу, наконец вылез из башни, с наслаждением закурил и сказал:

– Просторная башня… У меня квартира поменьше.

– Экипаж из пяти человек, товарищ подполковник, – заметил с