Бомба за пазухой - Александр Александрович Тамоников

это уголовник, Зыков догадался сразу, даже не видя наколок на руках худого. Он больше приглядывался к тому, что он передал этому типу в черном пиджаке. Знакомые очертания в свертке. Черт, да он же ему пистолет передал. Ага, а вот и оплата. Мужчина сунул уголовнику несколько свернутых купюр.

Сделка состоялась. Уголовник одним движением наклонился и исчез под прилавком. Секунда — и его голова мелькнула уже за спинами торговок метрах в двадцати от места встречи. Мужчина в черном пиджаке сунул сверток в карман, отчего тут раздулся. Через несколько шагов он остановился, оглянулся и, быстро развернув полотенце, сунул в карман пистолет. Теперь пиджак так заметно и сильно не оттопыривался. Полотенце он небрежно бросил под другой прилавок и пошел к выходу с рынка. Один из оперативников поднял полотенце, а Зыков пошел догонять неизвестного.

Увидев, что Зыков пошел за мужчиной в пиджаке, Бойко сделал знак одному из оперативников, чтобы тот подстраховал Алексея. С двумя другими помощниками они двинулись за уголовником. Интересная личность. Подбежавший сотрудник с биноклем в руках шепнул:

— Ствол, товарищ капитан. Он ему пистолет продал.

Около административного здания и склада красовалась груда мусора, которую не могли убрать вот уже несколько дней. Там, за этой грудой, в заборе имелись две доски, которые держались каждая на одном верхнем гвозде. Этим лазом пользовались пацаны, когда им не хотелось огибать весь двор. Ну, и карманники, после того как «подрезали» у кого-то кошелек или сумку, часто сокращали путь через этот лаз.

Уголовнику воспользоваться этим путем не дали. Его взяли у двери подсобного помещения. Схватив за руки цепкими пальцами, ему сразу завернули руки за спину, втолкнули в эту дверь и протащили по коридору, зажав задержанному рот, потому что опытный тип попытался сразу привлечь к себе внимание общественности беспределом милиции.

— Так, заткнулся и выслушал меня, — сразу с места в карьер начал Бойко.

Саша Пензяк, увидев перед собой двух офицеров в военной форме и еще двух в гражданской, насторожился. Это не милиция, не уголовка. Тут что-то другое. И он послушно замолчал, пытаясь сообразить, как себя вести, что на него будут вешать и как отбрыкиваться. Опыт у Пензяка был. За свои тридцать два года он прошел много дорожек, и все они были шаткие. Жизнь его учила другому, не тому, чему учат в школе. А все потому, что, оставшись без родителей в раннем возрасте, он неизбежно в первые годы советской власти угодил в среду беспризорников, а там надо было выживать, чтобы не умереть с голоду. Надо было научиться воровать, научиться вести себя в блатной среде. И себя в обиду не давать, и не нарываться на неприятности со старшими.

Он вырос сообразительным, шустрым. Удачно миновал несколько поножовщин во время криминального передела, где и заработал этот шрам. Вообще-то ему намеревались перерезать горло, но и здесь он сумел вывернуться. Саша Пензяк всегда выворачивался. Потому и жив был до сих пор, и периодически сытно ел и сладко спал. Правда, двух сроков ему не удалось избежать, но жить можно везде, если умеючи. А Пензяк жить умел. Вот и сейчас он соображал, как вывернуться. Понимал, нутром своим воровским чувствовал, что попал он в чужое поле, на чужие огурцы. И не до него тут, не интересен он этим людям. Просто почему-то оказался в ненужное время в ненужном месте и угодил им под руку. Ну, как говорится, как вошел, так и выйди. И Пензяк решил выходить. И он замолчал и стал слушать.

— Значит, так, фраерок, — Бойко уселся на край стола. — Слушай и мотай на ус. Мы из НКВД. Ты попал в поле зрения военной контрразведки Смерш. Слыхал, что это за органы?

— Кто ж не слыхал, — сглотнув, ответил Саша. — Смерть шпионам, значит.

— Молодец, понимаешь, что контора серьезная, под Москвой ходит, под первыми лицами государства. Ты для них как семечка, и шелухи не останется. Сплюнут и не заметят. А оно тебе надо? Думаю, что у тебя своя дорога в этой жизни, и ты на чужую тропу шагнул случайно. А знал бы, то за километр обошел бы. Так ведь?

— Мне это ни к чему, — согласился Пензяк. — Ко мне какие вопросы, начальник? Я родину не продавал.

— Надеюсь на это. Как тебя зовут? По паспорту как? И как в вашей блатной среде кличут?

— Саша Пензяк. В здешней уголовке знают, только нет на меня ничего. А по паспорту я Александр Егорович Суханов тысяча девятьсот одиннадцатого года рождения.

— Ты, Саша, ввязался в нехорошее дело. Кому ты на рынке под навесом молочным только что ствол продал? Имей в виду, я не спрашиваю, где ты его взял, да при каких обстоятельствах. Очень сомневаюсь, что ствол «чистый», но и это сейчас не важно. Кто покупатель?

— Слышь, начальник, ты рангом, я так понимаю, повыше уголовки будешь. Давай договоримся. Я тебе весь расклад, а ты меня уголовке сдаешь по минимуму. Так, на пару лет общего режима. Пойдет? Ствол чистый, зуб даю. Меня на мокрухе не поймаешь.

— Договорились. Колись теперь.

— Значит, так, этот бубновый ко мне подошел два дня назад. Видел кое-что на рынке, а чего, я рассказывать не буду. Просек он, кто я такой и какой масти. Подошел и «листиками» передо мной зашуршал. Говорит, не обижу, за помощь отблагодарю. Пачку мне сует и говорит, что аванс это, а за работу еще в три раза больше и еще столько же лично мне. Мне это глаза-то замутило. Кинуть я его решил, понял же, что фраер не нашего огорода. Мы эти деньги в первую же ночь спустили. А утром я вспомнил, и жалко мне стало такой фарт упускать. Он просил хату чистую, на которую уголовка глаз не положила. Переждать ему надо было там. А потом хотел, чтобы мы его втихую из города с грузом вывели. Ну и ствол попросил достать.

— Ствол ты ему сегодня сделал. Что за груз?

— Он не сказал, да и мне это до фонтана. Мы его все равно бы не выпустили из города.

— Что, пришили бы? — спросил один из оперативников.

— Нет, начальник, — криво усмехнулся Пензяк, и от этого шрам на его шее натянулся и покраснел. — На мне крови нет и не будет. Раздели бы и в исподнем в вагон товарный положили бы. Потом бы его через сутки на товарной станции нашли. Там бы ментура разбиралась с ним. Он же все равно про нас ничего никому бы не рассказал. Нет за ним никого, так чего