Сергей Зверев - Таежный спрут

– Тебе это ни о чем не говорит?

– А мне безразлично, Туманов… – прошептала девчонка, повисая на его руке. – Я есть хочу… Мы с тобой полземли обошли и ни разу по-человечески не ели. Я уже падаю…

– Если хилый – сразу в гроб, терпи, – заметил безжалостно Туманов и повел девочку вниз по склону. Действительно знакомая местность. Вряд ли в этих координатах можно встретить второй гигантский разлом. Обычно они не соседствуют. А если соседствуют, то это другая планета… На дне каньона, в окружении березок и осинок, обнаружилась звонкая речушка, бегущая по камням. Напились до отвала – тот самый вкус… И каньон, похоже, тот.

– Заночуем в этом лесу, – задумчиво предложил Туманов. – Надеюсь, ты не против?

– Издеваешься? – вспыхнула Алиса.

– Я целых два дня над тобой издеваюсь, – улыбнулся Туманов, – особенно, когда ты спишь. Если хочешь, давай разойдемся, и каждый отправится своей дорогой. Тебе не придется меня поминутно спасать и выслушивать по этому поводу матерные упреки. Ты не будешь чувствовать себя сырьевым придатком и наконец-то поймешь, как легко быть женщиной. Особенно женщиной легкого поведения, договорились?

– Дурак, – поморщилась Алиса.

– Нет, – сказал Туманов. – Я истинный феминист.

Тут они и увидели избушку.

– Избушка, избушка… – пробормотал Туманов.

– Ступай себе мимо, – хихикнула Алиса.

Он даже не покосился. Мысли были заняты другим. Дом явно пребывал в аварийном состоянии. Стены почернели, крыша ввалилась, из-под прогнивших бревен пробивалась трава. Элементарная логика подсказывала: где нет людей, там нет продуктов. А кроме того, даже в заброшенном доме они не имеют права становиться на ночлег. Поскольку очень заметный ориентир. Но другая элементарная логика взывала к другому: разве можно пройти мимо и не заглянуть?

– Подожди меня здесь, – сказал Туманов. – Сядь на пенек и представь пирожок. Только не лезь никуда, Алиса.

Она молчала, поневоле заинтригованная. Изготовив автомат, Туманов перебрался через узкую полянку. Какой-то «тарбулай», обросший мхом, подмигивал ему из-под обрыва. Кусок выстроганного дерева, старый эвенкийский божок – идол языческий – какими судьбами он здесь? Сколько лет он тут стоит, не подверженный ни погоде, ни режимам? Он поднялся на разваленное крыльцо. Огляделся. Алиса маячила посреди полянки и ковыряла в носу.

– Уйди в лес, не торчи, как маяк Александрийский, – Туманов потянул дверь. Заскрипели ржавые петли…

Ничего интересного он там не обнаружил. Так и знал. Но знание не исключает ошибок. Он бродил в пыли полного запустения, натыкался на сгнившие сундуки, на какие-то дрова, гремел дырявыми жестяными листами, оставшимися на месте пропавшей печки (скорее всего, буржуйки), и гадал, что за химера с ним опять происходит. Ей-богу, он становится хроником… Сквозь оконца лился тусклый свет, он мялся посреди убогой комнатушки, разглядывал залежалый, никому не нужный хлам и чувствовал, как в организме образуется вакуум. Все живое поднималось к горлу, на прежнем месте воцарялась пустота. Более чем странно. Опустошенный, но не раздавленный, Туманов боролся с собой и не понимал, в чем смысл борьбы. Домик как домик. Хлам, мусор, истлевшие грязные тряпки – на полу, на кушетке. Окна крошечны – больше символичны, чем функциональны. Перекошенная перегородка – дверь в кладовку. Там аналогичный хлам и тлен. Сомнительно, что там он найдет полный холодильник… В полу огромные «половые щели», оттуда выбивается трава и кое-где даже пытается зацвести…

Стареешь, супермен. Сплюнув, он вышел из дома и вытер со лба испарину. Вспотел, дурачок.

Алиса стояла на крыльце и вдумчиво вытаскивала из трухлявого бревна упирающегося червяка.

– Пошли, – сказал Туманов сквозь зубы, – и червяка с собой бери. Здесь жрать нечего.

Алиса подозрительно покосилась на его испарину.

– Видок у тебя какой-то выжатый. За градусником сбегать?

– Пошли, – повторил он.

– А здесь кто-то был, – вдруг сказала Алиса. – Посмотри, трава примята. Это ты прошел. А я по твоим следам прошла. А вот это, – она сместила указательный пальчик чуть влево, – не ты и не я. Трава не успела подняться, стебель одуванчика раздавлен. Совсем недавно кто-то был. Но не зверь. Под травой слабый след подошвы. Но, знаешь… – девчонка задумчиво почесала шибко умный затылок, – не вижу обратного следа. Ты уверен, что никого там не пригрел?

Снова бросило в пот. «Маета со мной сегодня», – подумал Туманов. Развернулся и, чувствуя себя полнейшим идиотом, отправился обратно.

– Не гоношись, – как-то странно сказала в спину Алиса.

Теплее, еще теплее… Он остановился у покосившейся дверцы в кладовку. Счетчик показания уровня беспокойства зашкаливал. Горячо… Вот он, объект волнения. Пот градом, зубы вместе… Он достал фонарь, включил и, приготовив к стрельбе автомат, распахнул дверь.

В глазах сидящего на ящике существа плясало отражение еще не взошедшей луны. В лучшие годы существо было женщиной, потом стало вампиром, потом еще кем-то, а на данном этапе… просто существо – в грязной одежде, со слипшимися волосами. Оно дрожало.

«Не пора ли в четвертый раз поверить в торжество людской справедливости?» – неуверенно подумал Туманов. Он попытался улыбнуться, но мышцы лица одеревенели, он обрек себя на бледную гримасу.

– Какое чудное мгновение… – прохрипел Туманов.

– Перед тобой явилась я, – выдохнуло существо, сползло с ящика и лишилось чувств…

Красилина Д.А.

Мой обморок сопровождали всевозможные люди и явления. События пятилетней давности чередовались со вчерашними. База «мозговедов» в глухой тайге под Карадымом гостеприимно растворяла врата… Серая масса людей без будущего и настоящего – колыхалась, издавая монотонный гул. Бился стек по обтянутой в серебристую ткань коленке – рыжая стерва с медицинским образованием смотрела на меня пристально и сардонически: мол, заждались вас, душечка. В вихре вальса кружились вертолеты, лезли на забор китайцы с перекошенными рожами, гноилась и исходила червями груда мертвых тел – радетелей какой-то там дружбы… В свете дня разболтанный «уазик» тащился через мост (мне кажется, я догадываюсь, кто в нем сидел), двое бандюганов волокли по тоннелю бездыханное тело… Иногда я приходила в сознание – меня куда-то несли: по крутому склону – в горку, по густому мрачному лесу. Я прижималась к грубой ткани, из которой шьют мужскую одежду; под тканью билось сердце. Переругивались голоса – ворчливый детский, дрожащий мужской.

– Отстегни эту чуву, куда ты ее тащишь? На кой ляд она нам?

– Заткнись, Алиса, эти разговоры не пойдут тебе на пользу. Я когда-то знал немножко эту женщину…

– А кто-то говорил, что любит старых и толстых… – В детском голоске явственно сквозила обида.

Я долго и мучительно приходила в себя. Я лежала на еловых лапах, укрытая… еловыми лапами, из обрыва торчали замшелые корни, а на переднем плане трещал веселый пионерский костер. Языки пламени – скользкие, окаймленные желтой бахромой – бойко подпрыгивали и едва не касались тушки мелкого зверька, висящего на кривых рогатинах. Позади костра мельтешил смазанный силуэт. Угрюмая девочка-подросток в грязной футболке. Она бросала в склон обрыва большой прямой нож с ажурной рукояткой. Нож ударялся в глинистый откос, отскакивал и падал на землю – на рваную джинсовую куртку. Каждый промах сопровождало недовольное урчание.

– Добрый вечерок, – прошептала я.

Девочка презрительно покосилась в мою сторону и яростно швырнула нож. Лезвие по рукоять вонзилось в глину и образовало в откосе вертикальную трещину.

– Ты что делаешь? – спросила я.

Девочка выдернула нож и проворчала:

– Выпендриваюсь.

Потом села на корточки к огню и острием лезвия стала переворачивать тушку. С одного бока она уже основательно обуглилась, из другого клочьями торчала шерсть.

– Что за гадость ты жаришь?

Девочка аккуратно, стараясь не обжечь пальцы, отрезала маленький кусочек и, подув, положила в рот. Не меняясь в лице, сжевала, потом ответила:

– Лесная крыса.

– Ты шутишь… – прошептала я. – Она несъедобна… ты отравишься…

Девочка пожала плечами:

– Не знаю. Все едят, всем нравится. Хочешь кусочек?

– Не издевайся надо мной, – я почувствовала в горле спазм. – Ты откуда взялась? Как тебя зовут?

Девочка подтащила куртку, вытерла об нее нож и вложила его в тугие кожаные ножны.

– В этом лесу меня знают, как Алису Вырви Глаз. Зови меня так. В свободные часы я выполняю роль сырьевого придатка.

– И девочки на подтанцовках, – хохотнул мужчина, спрыгивая в овраг. Бросил на землю вязанку хвороста и опустился рядом со мной: – Не обращай внимания на эту выдергу. Она добрая, просто у нее, как у улитки, – двадцать пять тысяч зубов, и все молочные, – у человека был знакомый голос. Правда, лица я его не видела. Сплошное черное пятно.