Последний бой «чёрных дьяволов» - Сергей Викторович Нуртазин

на двухколесном «Харлее». Владимир Наговицын резко остановил мотоцикл, заглушил двигатель, поднял вверх правую руку. Отделение прекратило движение согласно сигналу. Младший лейтенант слез с мотоцикла, подошел к Григорьеву.

– Все, старший сержант, приехали. Дальше пешком. Оставь одного бойца для охраны техники, я тоже одного чеха оставлю. Остальные пусть берут оружие – и за нами. Идти тихо. Проверьте, чтобы ничего не бряцало. Вы разведчики, сами понимаете, что нам шум не нужен.

Александр кивнул на люльку ближайшего мотоцикла.

– У нас с собой пара трофейных фаустов, может, с собой взять?

– Берите, авось пригодятся, и пулеметы с турелей снимите, «дегтяри» нам нужнее будут, если до боя с немцами дело дойдет. Только не мешкайте, надо быстрее двигаться дальше, – Наговицын указал на одного из партизан, высокого, сутуловатого чеха в свитере и черном берете. – Мой друг Мирослав проведет нас коротким путем.

Охранять оставленные мотоциклы, к великому его неудовольствию, поручили рядовому Петру Долгих. Перед расставанием Лисковец похлопал его по спине, с шутливой серьезностью сказал:

– Такой голос, как у тебя, Петя, беречь надо.

Дальше шли цепочкой по узкой, поросшей кустарником, извилистой тропе, усыпанной прелой листвой. Мимо елей, сосен, буков и дубов, сквозь ветки которых пробивались лучи весеннего солнца, вдыхали хвойный запах, слушали пение лесных птах. Ефрейтор Красильников задрал голову, глянув на кроны деревьев, тихо произнес:

– Заливаются как, так бы и слушал…

Идущий сзади Аркадий Лисковец съязвил:

– Гляди-ка, нашелся любитель птичьего пения. Ты бы, Миша, лучше помалкивал да слушал то, что разведчику положено слушать.

Красильников хотел ответить, но споткнулся и толкнул идущего впереди Вязовского. Константин обернулся, шутливо-обиженным тоном сказал:

– Ну вот, вместо того чтобы с днем рождения поздравить, вы меня в спину толкаете.

Красильников шлепнул себя ладонью по лбу.

– И то верно, вот голова садовая, совсем забыл в этой суете про тебя. Поздравляю! – Михаил запустил руку в карман галифе, достал трофейные швейцарские наручные часы с черным циферблатом и секундомером, протянул Константину. – Держи в подарок. Вчера у немца убитого взял. Они ему теперь ни к чему, а тебе пригодятся. Правда, когда хотел их себе на руку надеть, ремешок кожаный лопнул. Я его выкинул. Так что извини, себе другой найдешь.

– Лисковец говорит, что у убитых брать плохая примета.

– Что ты его слушаешь, балабола? Бери, не бойся.

Вязовский взял часы.

– Спасибо.

Лисковец шутливо возмутился:

– Это почему же, товарищ ефрейтор, я балабол, скажите на милость? Сдается мне, что балабол и брехун это ты, Миша, поскольку часы эти уж больно мне напоминают те, которые ты давеча махнул «не глядя» на окурок у младшего сержанта Кулешова из роты бронетранспортеров…

Григорьев обернулся, строго вполголоса бросил:

– Отставить разговоры! Соблюдайте тишину…

Движение продолжили молча. Миновали овраг, по дну которого бежал бурливый ручей. За оврагом узенькая тропка потерялась в густых лесных зарослях, теперь разведчикам приходилось петлять между деревьев и цепких кустов, поднимаясь по пологому склону. Неожиданно младший лейтенант и чех-проводник остановились. Наговицын жестом подозвал к себе Григорьева. Втроем они подползли к краю каменистого склона. В низине у ручья Григорьев увидел шестерых людей. Пятеро были в немецкой полевой форме, форма шестого была ему неизвестна. Штаны, куртка с карманами и пилотка были оливкового цвета, на ногах высокие темно-коричневые шнурованные ботинки. Александр бросил на Наговицына вопросительный взгляд, прошептал:

– Неужели опоздали?

– Сейчас узнаем. У одного форма похожа на американскую, не из тех ли он оборотней, которые красноармейцев на дороге обстреляли? Дай мне двух бойцов, я обойду их справа, а ты с троими зайди слева. Троих оставь здесь, с пулеметами и фаустами, пусть прикрывают. Да по сторонам поглядывайте, чтобы на тропе еще кто-нибудь не появился.

Спускались, стараясь не шуметь, прятались за камнями, кустами и деревьями, но подобраться неожиданно не получилось. В трех метрах от тропы Джумагалиев наступил на камень, который предательски выскользнул из-под ноги и покатился по склону. Разведчики замерли, но было поздно. Рыжеусый детина в немецкой форме вскакивая схватил винтовку и направил на них ствол. За ним последовали трое его товарищей. Один остался сидеть. Не поднялся и человек в неизвестной форме. Они не заметили, как за их спинами на тропе появились Наговицын, чех Мирослав, Гургенидзе и Вязовский.

– Хенде хох!

Строгий голос младшего лейтенанта заставил людей в немецкой форме бросить оружие и поднять руки вверх. Григорьев, отдав приказ Джумагалиеву следить за тропой, подошел к ручью вместе с Аркадием Лисковцом и ефрейтором Михаилом Красильниковым. Пленные, подчиняясь приказу Наговицына, быстро повернулись к нему лицом, Григорьев видел только их спины и затылки. Зато младший лейтенант хорошо рассмотрел, с кем имеет дело.

– А-а, господа власовцы! А я-то, дурень, распинаюсь перед ними, на немецком языке балакаю. – Окинув недружелюбным взглядом пленников, задал вопрос: – К американцам намылились? Что, славяне, видать, грешков за вами немало, если от своих бежите? Хотя какие вы свои. Иуды, предатели, а с предателями у нас разговор короткий.

Младшему лейтенанту ответил рыжеволосый детина:

– Погоди, командир, не торопись с расправой. Не только мы от Красной армии уходим, за нами по пятам немцы идут…

Голос говорившего показался Григорьеву знакомым. Александр обошел пленных, чтобы глянуть на их лица. То же самое сделал и Аркадий Лисковец. Григорьев услышал позади его тихий удивленный возглас:

– Саша, это же сержант Великанов!

Поверить, что перед ним друг детства и юности, его боевой товарищ, было довольно сложно. Тимофею Великанову сейчас должно было быть чуть больше двадцати, а перед ним стоял человек, которому на вид можно было дать не меньше сорока лет. Потускневший измученный взгляд, рыжие усы, бледное лицо, рассеченное розоватым шрамом, протянувшимся ото лба к подбородку с правой стороны, сильно изменили его внешность.

– Тимоха? – вырвалось у старшего сержанта.

Рыжеусый дернулся, бросил на Александра непонимающий взгляд, затем отвернулся, давая понять, что тот ошибся.

Владимир Наговицын вопросительно глянул на Григорьева, указав на рыжеусого, спросил:

– Знакомый?

– Друг. С детства вместе. Воевали тоже вместе, – Александр кивнул на Лисковца. – Он Аркадия и меня от смерти спас под Никополем. Только вот он, кажется, нас узнавать не хочет.

– Потом разберемся, – Наговицын снова обратился к рыжеусому пленнику. – Что ты там про немцев говорил?

– Мы из Праги к американцам уходили, затем с немцами столкнулись, наше отделение отбилось от основных сил дивизии РОА, узнали, что впереди много немцев, решили обойти. Ночевали в лесу. Под утро стрельбу услышали. Выдвинулись к дороге посмотреть, а там автомобиль перевернутый, и вот этот американец лежал, – рыжеусый указал на человека в неизвестной Александру Григорьеву форме оливкового цвета.

– Откуда знаешь, что американец? – Наговицын скользнул взглядом по незнакомцу.