Андрей Воронин - Игра без правил

В данный момент странные Стручковы привычки были Кутузову на руку: он собирался обсудить с Хряком кое-какие вопросы, напрямую затрагивавшие интересы Стручка. Говоря конкретно, Стручок в последнее время вообразил себя Наполеоном и Вел себя соответствующим образом. Это не нравилось кое-кому из соседей, и это в конце концов могло не понравиться ментам.

Стручка следовало каким-то образом окоротить, сделав это осторожно и по возможности быстро, пока он не успел завалить к чертовой матери дело, которое когда-то сам же и создал. Иногда у Кутузова мелькала дикая мысль: а не валяет ли Стручок дурака? Может быть, у него давным-давно в кармане билет до Нью-Йорка, а они с Хряком в одно прекрасное утро, проснувшись и посмотрев в окно, увидят небо в крупную клетку? Это тоже следовало обсудить. Вот только обсуждать серьезные вопросы с Хряком… М-да.

Озабоченно шаркая шлепанцами по плиточному полу, Кутузов прошел в комнату отдыха. Здесь, как и в бассейной, стены были отделаны специально привезенным из Крыма известняком, только в бассейной известняк был бледно-розовый, а здесь коричневато-желтый, более теплого оттенка. Хряк сидел за накрытым столом, и, конечно же, на коленях у него, как куры на насесте, примостились бабы. Точнее, это две сидели на коленях, по одной на каждом, а вот на чем сидела третья… Кутузов брезгливо поморщился. В самом деле, не за столом же! То есть, можно, конечно, и за столом, и даже на столе, но после застолья, а не до!

А эта дура и рада – глаза закатила, рот разинула, кряхтит, как доходяга на параше… Увидев Кутузова, она жадно потянулась к нему полуоткрытым ртом, недвусмысленно нацеливаясь пониже пояса, но Кутузов, мгновенно поборов возникшее было искушение, подхватил с блюда виноградину и сунул ее в этот ищущий рот.

Хряка в этом деле только, поддержи – до утра потом не закончишь…

Хряк разочарованно закряхтел и прогнал девок, глядя при этом на Кутузова с легкой укоризной. Подобрав со скамьи упавшую простыню, он завернулся в нее, с недовольным видом закурил и сказал:

– Ну и нахрена ты всю малину изгадил? Подождать не мог, пока кончу? Обижаешь ты меня, Санек, честное слово.

– Ну, брось, – сказал Кутузов, щедрой рукой наполняя рюмки. – Дались тебе эти шмары. Поговорить надо, а ты как маленький.

– Маленький, – проворчал Хряк, протягивая руку и беря рюмку за тонкую ножку. – Маленький, да удаленький! Ну, что там у тебя?

Вместо ответа Кутузов отсалютовал своей рюмкой.

Они выпили, и Кутузов сел, прочно утвердившись за столом. Скамья приятно холодила ягодицы сквозь простыню. Он тоже закурил, бросил в рот виноградину, пожевал, сглотнул и только после этого начал говорить.

– Тебе не кажется, Валера, что мы стали слишком много светиться? Жмурики эти, а теперь еще этот капитан с его бабой… Последнее это дело – заложников держать. Я, когда к даче подъезжаю, весь прямо трясусь – а вдруг там мусора?

– Тоже, удивил, – сказал Хряк, становясь серьезным и передергивая худыми плечами под махровой простыней. – Жмурики, мусора, заложники… Говно это все, вот что. Ты бы с нашим Сеней повозился, как я с ним вожусь. С этим козлом час проведешь, потом месяц интенсивной терапии нужен, а ты говоришь – бабы… Только ими и спасаюсь. Ну скажи, на кой хер он нам сдался, Франкенштейн этот недорезанный? Неужели нормальных быков мало?

– Не скажи, – задумчиво возразил Кутузов, снова кладя в рот виноградину. – Это все-таки шоу-бизнес, а за Сеню платят больше, чем за гориллу в зоопарке.

– Да пошло все на хер! – отмахнулся Хряк с раздражением. Как всегда, когда речь заходила о делах, он не мог говорить ни о чем, кроме Сени: какой Сеня псих, какая он свинья, как он опасен и как он, Хряк, не может его, Сеню, терпеть. В общем и целом все эти разговоры сводились к тому, что Сеню надо шлепнуть из противотанкового ружья и вернуться к прежней системе проведения боев, а победителей, если уж так жалко выпускать из рук бабки, мочить прямо за кулисами все из того же ПТР. Никакими силами нельзя было ему объяснить, что Сеня – это живые деньги и если уж мочить Сеню, у которого в последнее время, откровенно говоря, и вправду окончательно поехала крыша, то не раньше чем будет готов человек на его место. То же, что предлагал Хряк, было прямой дорогой на тот свет: и спортсмены, и публика, среди которой клинических идиотов все-таки не было, и даже менты, среди которых идиотов было хоть пруд пруди, – словом, все быстро связали бы таинственные исчезновения чемпионов с недавними денежными выплатами из кассы "Олимпии".

Хряку все это объясняли тысячу раз, и тысячу раз он соглашался, но потом снова принимался упорно гнуть свое. Иногда Кутузов начинал подозревать, что этот неутомимый кобель подхватил какую-то неизвестную науке форму сифилиса, который разъедает мозги, не трогая тела. Впрочем, если и так, то он заполучил это удовольствие задолго до своего вступления в половую зрелость, каким бы ранним оно, это вступление, ни было. Скорее всего он таким уродился, о чем оставалось только сожалеть.

– Подожди, Валера, – морщась, сказал Кутузов. – Это все так, но не про то базар. Я к тому, что Стручок, по-моему, немного заблудился. Чисто по понятиям, понял? Он кто?

– Козел, – убежденно сказал Хряк, снова наполняя рюмки.

– Это факт, – без улыбки подтвердил Кутузов и зачем-то потрогал повязку на правой глазнице. – Но базар опять не про то. Он нам, братан, деловой партнер, а ведет себя как западло. Унеси, принеси, подай, выбрось, замочи, оживи… Тьфу, блин, крыша едет от этого всего!

– – Работа у нас такая, – пожал узкими татуированными плечами Хряк. Простыня опять сползла, и он поправил ее, натянув на плечи.

– Какая работа? – почти выкрикнул Кутузов, теряя терпение. Он видел, что Хряк его прекрасно понимает, но осторожничает, боясь первым произнести то, что витало в воздухе. Это было вполне естественно – на месте Хряка он вел бы себя так же, – но безумно раздражало. – По-твоему, шестерить на этого козла – наша работа? У него крыша едет, ты разве не видишь?!

– Крыша? – глубокомысленно переспросил Хряк, выплевывая в ладонь виноградные косточки. – Вот падлы, – пожаловался он Кутузову, – я же просил без косточек. Крыша… – повторил он и в задумчивости потеребил кончик короткого, высоко вздернутого носа, из-за которого и получил свою кличку. – Это точно, крыша у него едет. Так что ты предлагаешь, не пойму – в дурку его сдать?

– Хорошо бы, – вздохнул Кутузов. Он выпил рюмку, недовольно сморщился и, поискав глазами по столу, придвинул к себе фужер. – Я не знаю, Валера. Поговорить бы с ним надо. Сядем же все из-за него. Ты видал, как он с ментами разговаривает?

– Правильно разговаривает, – возразил Хряк. – А как с ними еще разговаривать? Деньги берут? Берут.

Вот пусть и отрабатывают.

– Да это все так, – опять поморщился Кутузов, наполняя фужер водкой. – Только надо же хотя бы вид делать, что ли, что ты честный фраер… А вдруг кто-нибудь из них сильно правильным окажется?

– Что ты дергаешься, не пойму, – сказал Хряк, наливая себе и поднимая рюмку. – Давай дернем, чтобы все было путем.

Кутузов поднес к губам фужер, до краев наполненный прозрачной ледяной водкой, и приготовился сделать глубокий выдох, но тут на столе заверещал сотовый телефон.

– Твою мать, – выругался Кутузов и торопливо, в два огромных глотка, вылакал содержимое фужера.

Его перекосило, и так, кривясь и морщась, он взял трубку. – Слушаю, – сказал он перехваченным голосом.

– Саня, ты? – спросил полузнакомый взволнованный голос.

– Нет, это Борис Николаевич, – съязвил Кутузов, и Хряк одобрительно ржанул, как всегда, готовый смеяться с выставленного пальца. – Кто говорит?

– Это Паша, – раздалось в трубке, – Паша Кудинов.

Кутузов сел ровнее. Теперь он вспомнил, кто это.

С Кудиновым они вместе мотали срок. Сидел тот по хулиганке и был типичным "мужиком", до смерти боявшимся зоновских порядков и в особенности того, что его, не ровен час, "опустят". Кутузов никогда не вспомнил бы про этого придурка, если бы не то обстоятельство, что он жил в Приморске и, следовательно, мог пригодиться в этом паршивом деле с Французовым. Кутузов до сих пор считал, что Французова следовало завалить сразу и без разговоров, кляня себя за то, что поддержал идею Стручка насчет участия капитана в состязаниях.

Стручку что, он идею кинул, а крутиться приходится ему. Это дело постоянно приносило все новые хлопоты и неприятности, и то, что до смерти боявшийся его Кудинов отважился позвонить, могло означать только одно: что-то опять пошло наперекосяк и требовало срочного вмешательства.

– Ну, – недовольным голосом спросил он, – что там у тебя? Соскучился?

Хряк снова заржал, и Кутузов раздраженно махнул в его сторону рукой – помолчи.

– Надо встретиться, Саня, – сказал Кудинов. Голос его все сильнее не нравился Кутузову. Похоже, его собеседник капитально струсил и боялся сильнее с каждой минутой.