Анатолий Афанасьев - Ужас в городе

– Чего Равиль так легко тебя отпустил?

– Наверное, надоела. Нехороша стала.

– Непохоже, чтобы надоела. Ты не из тех, кто надоедает.

– Хочешь назад отправить?

– Нет, не хочу. – Мышкин чувствовал прижатое к своей ноге тугое татарское бедро, и его маленько знобило. Такого с ним не бывало давно, может, лет пять-шесть, – В этом Федулинске, – спросила Роза Васильевна, – у тебя есть женщина?

– Как тебе сказать. Не то чтобы женщина, но жили вместе. Дела делали. Бизнес. Потом жарковато стало, я и отчалил.

– Зачем же возвращаешься? Долг получить?

– Какой там долг. Проведать просто.

– Тогда я зачем?

– Ну, как… Все же вдвоем веселее…

Роза Васильевна подумала и извинилась:

– Прости за любопытство.

– Ничего, – сказал Мышкин.

Сошли с поезда за одну станцию от Федулинска. Эти места Мышкин знал хорошо. Грибные места. Пехом через лес минут двадцать и очутишься в Речной слободе, которая примыкает к Федулинску. В лесу свежо и мокро. Торфяники, озеро, сосновый подлесок, высоковольтная просека, устеленная сушняком, как паркетом, – все исхожено вдоль и поперек. Поразило: опят – море, и ни одного грибника. Раньше такого не бывало. Раньше лес по эту пору гудел от голосов.

На лесной тропе Роза Васильевна в своих модных туфельках то и дело оступалась, оскальзывалась, и Мышкин галантно подхватывал ее под локоток. Она его руку отталкивала. Блестела темными очами раздраженно.

– Что я, лосиха, что ли? Нельзя по-людски доехать.

Мышкин свернул с тропы, опустился на поваленное дерево. Достал сигареты:

– Садись, Роза Васильевна, отдохнем, подымим.

Женщина присела чуть поодаль, сигарету приняла.

Вдруг такая благодать на них навалилась, такой мушиный звон и колеблющееся солнечное марево, что оба как-то враз осоловели.

– Говоришь, доехать, – растроганно заметил Мышкин. – Такую красоту упустил. У тебя дети есть?

Роза Васильевна дымом поперхнулась.

– Тебе-то что?

– Вот и вижу, что нету. А зря. Женщина обязательно должна родить. Ничего, мы это поправим.

– От кого родить? От какого-нибудь бандита, вроде тебя?

– Зачем же с ними водишься, коли так?

Женщина вздохнула, прикусила травинку.

– Чего уж теперь. Я сама бандитка, кто еще. Так жизнь повернулась.

Мышкин покосился на нее, сверкнул бельмом.

– Ошибаешься, девушка. Мы с тобой не бандиты и никогда ими не были. Абдуллай тоже не бандит. Нас гонят по свету, мы сопротивляемся. Извечный порядок порушен. Не трудом стали людишки жить, нахрапом. Попривыкли, будто так и надо. Каждый думает, коли не словчу, самого облапошат. По-хорошему говоря, как у нас теперь живут, лучше умереть. Но скоро все наладится. Придет сильный человек и всех образумит. Рассадит волков отдельно, овец отдельно. Тогда по-настоящему узнаем, кто бандит, а кто жертва.

Роза Васильевна слушала его внимательно и даже как-то незаметно придвинулась поближе.

– Чудной ты, Харитон Данилович. То солидный мужик, а то рассуждаешь как маленький. Вождь к тебе придет. Да если придет, тебя первого посадит. И меня следом.

И Абдуллая. По накатанной дорожке. А те, что впрямь виноваты, от любого суда откупятся. Они всегда откупаются.

– Суд бывает разный, – возразил Мышкин. – Есть такой, где денег не берут.

– Это верно. – С чистого, смуглого лица Розы Васильевны не сходила мечтательная улыбка. – Такой суд есть. Можно тебя попросить кое о чем?

– Почему нет, проси.

– Никогда не говори со мной о детях.

– Хорошо, не буду.

Мышкин притянул женщину к себе и поцеловал в мягкие, податливые губы. Да так ловко у него получилось, что Роза чуть слышно застонала. Уперлась руками в его грудь. Спросила грубовато:

– Изголодался, что ли, Харитон?

– Вроде того. – Мышкин затушил окурок. – Самому смешно. От поцелуйчиков-то отвык не помню и когда.

Роза Васильевна поучила его уму-разуму:

– От любви отвыкнуть нельзя, Харитон. Хотя без нее жить намного легче.

Около полудня вступили в Федулинск и сразу наткнулись на омоновский патруль, чего Мышкин никак не ожидал. Среди низеньких деревянных домиков слободы противоестественно гляделись два дуболома в полном карательном обмундировании, с каучуковыми демократизаторами, с ножами в чехлах и с автоматами через плечо – разве что масок на рожах не хватало.

– Кто такие? – спросил патруль. – Предъяви документы.

Мышкин отдал свой паспорт на имя Измайлова, а Роза Васильевна показала справку о том, что она на учете в психдиспансере и временно отпущена на волю, как вменяемая. Хорошая, сильная справка, Мышкин знал ей цену, и дуболомы поглядели на Розу Васильевну с уважением.

– С чем связана проверка? – поинтересовался Мышкин. – Ловите кого-нибудь?

– Заткнись, – обрезал патрульный. – Говори, зачем в Федулинск проникли? Вы же московские, так?

– Федулинск? – удивился Мышкин. – Мы думали – Чалыгино. По грибочки собрались, – потряс рюкзаком, – да, видать, заплутали маленько. Извините, ребятушки.

– Ты чего нам в уши льешь, фраер? Где Чалыгино и где мы? Не хошь сразу на стерилизацию? Чтобы не бродили, где не положено.

– Откуда же мы знали, что не положено, – еще больше изумился Мышкин. – Указателей никаких не видели.

Разве тут секретный объект?

– Чего-то они мне не нравятся, Саня, – сказал один дуболом другому. – Чего-то они скользкие. Надо вязать.

Видя, что разговор затягивается, Мышкин достал из кармана бумажник и отслоил сторублевую купюру.

– Не обессудьте, ребятушки, сколько есть. Примите на поправку здоровья.

Результат получился противоположный ожидаемому.

Дуболомы побагровели, надулись, как два клеща, и вдобавок затряслись.

– Ты что же, тварь, – зловеще прошипел один, – купить хочешь героя-омоновца? Ты понимаешь, что тебе сейчас за это будет?

Его товарищ уже нервно тянул автомат.

– Ничего худого, – забормотал действительно ошарашенный Мышкин. – Из чистого уважения. Ежели мало…

Поправила положение Роза Васильевна. Наивным, как у девочки, голоском попросила:

– Дяденька, дай стрельнуть! Прямо в лоб – пук, пук! – и потянулась к автомату омоновца. Ласковое безумие ее поведения нашло отклику дуболомов. Они смягчились.

– Благодари свою бабу, тварь, – сказали Мышкину. – Она тебе сегодня жизнь спасла… Но гляди, еще раз встретим, обоим хана. Или на стерилизацию…

Паспорт и справку вернули, но сторублевку зажилили. И это тоже произошло как-то чудно. Один дуболом побежал к углу дома, махнул оттуда товарищу, и тот вырвал из рук Мышкина ассигнацию со словами: "Когда же вы все передохнете, старичье вонючее?!"

Удивили Мышкина и другие явления. Когда выбрались из слободы на улицу Надежды Крупской, а теперь, судя по табличкам, переименованную в Заупокойницкую, стали попадаться навстречу прохожие, все приветливые и просветленные, хотя одетые в тряпье. Зато многие с цветами, а некоторые с разноцветными надувными шариками и с россиянскими трехцветными флажками в руках. Мышкин справился у Розы Васильевны, нет ли нынче какого праздника.

– Не нравится мне это, – ответила женщина, озираясь.

– Что не нравится?

– Бедой пахнет. Или не видишь? И менты эти на околице. Какие-то чокнутые.

– Менты – да, – согласился Мышкин. – А что люди радуются неизвестно чему, значит, выпивши. Какая тут беда?

Но он и сам видел: что-то не так.

За время его отсутствия по городу словно прошлись серой краской. Фасады домов облупились, мостовая и тротуар в бесконечных выбоинах и трещинах, машины – сплошь иномарки, но ни одного автобуса. И совсем не видать детей. Просто-таки ни одного детеныша на улице.

Встретил наконец знакомого, Валеру Шахова из фирмы "Саламандра-бенц", занимающейся (или занимавшейся) обувными поставками, и тоже в каком-то затрапезном виде. Помнил Шахова видным сорокалетним детиной, удачливым бизнесменом, обувным хорьком, а сейчас выкатился из пивной "Только у нас – дешево и сердито" кучерявый гномик со смеющимся круглым лицом и черными обводами вкруг запавших глаз. Мышкина он не узнал, но на дружеское рукопожатие ответил крепко и искренне.

– Чего с тобой случилось, Валера, – посочувствовал Мышкин. – Чего-то ты вроде поубавился. Разорился, что ли?

– Ничего не случилось, – азартно зашумел обувщик. – Заправился – отлично. Три литрухи влил. Бегу на прививку. А ты кто?

– Да я так. Интересуюсь местными условиями. Насчет торговой точки.

Валера изменился в лице, почернел, радость в нем потухла. Спросил шепотом:

– Ты что же, нерегистрированный?

– Почему нерегистрированный? Регистрированный.

А что это значит?

– И вы, госпожа, тоже приезжая?