Горячий сезон - Александр Александрович Тамоников

далеко от объекта. Потому что если далеко, то это неудобно. Подводная магнитная мина — вещь тяжелая. Замучишься тащить ее под водой. Да и лишний расход кислорода. Этак, чего доброго, кислорода не хватит, чтобы дать деру.

— Наверняка мины заготовлены заранее, — сказал Дубко. — Прошляпили вы это дело, товарищи офицеры! Ну да разбирайтесь в этом сами, мы в чужие дела не суемся. Дай нам бог разобраться с этими диверсантами!

— Ну с ними-то мы постараемся разобраться и сами, — произнес капитан второго ранга.

Дубко совсем уже было раскрыл рот, чтобы сказать что-то резкое, но Богданов его опередил.

— Конечно, можете и сами. Мы в этом не сомневаемся. Но… У нас, спецназовцев, есть такое правило: все сложные моменты обсуждать сообща.

— Одна голова — хорошо, а две — лучше? — спросил капитан первого ранга.

— Что-то вроде того, — кивнул Богданов. — Вот мы и подумали, что можем вам еще пригодиться.

— У вас есть конкретные предложения?

— Может, и есть, — с осторожностью ответил Богданов. — Однако прежде нам хотелось бы услышать такие предложения от вас. Что вы намерены предпринять?

— Вы только что сказали, что не намерены вмешиваться не в свое дело! — резко произнес капитан второго ранга.

— Не в свое — да, — смиренно согласился Богданов. — Однако то дело, о котором мы сейчас с вами толкуем, вроде как бы отчасти и наше. Ну так получилось…

— Думаю, сейчас не время ссориться. — Капитан первого ранга укоризненно взглянул на своего коллегу. — Тем более делить дела на наши и не наши. Славой мы поделимся потом. Вы хотите знать, что мы намерены предпринять? Что ж… Во-первых, усилим патрулирование прилегающего к базе побережья. Особенно в ночное время. Будем по возможности проверять всех, кто намерен спуститься под воду. Дадим соответствующее распоряжение пограничникам, чтобы и они перешли на усиленный режим охраны побережья. Во-вторых, предпримем кое-какие специфические меры. У нас есть специальные подразделения боевых пловцов. По сути, подводный спецназ. Задействуем их, пускай они возьмут под круглосуточную охрану морское дно. Ну и, кроме того, есть у нас еще кое-какие специфические хитрости. Вы обязательно хотите знать, что это за хитрости?

— Не хотим, — сказал Богданов. — Мы хотим спросить: чем еще мы можем вам помочь?

На этот раз капитан первого ранга не стал отвечать сразу. Было видно, что он размышляет над вопросом, заданным ему Богдановым, и размышляет по-настоящему, без притворства.

— Наверное, больше ничем, — ответил он. — И без того вы нам помогли. Очень существенно помогли. Говорю это без всякого преувеличения. Дальше мы справимся сами. А вам еще раз спасибо. Если желаете, мы можем связаться с вашим командованием и походатайствовать, чтобы вам вынесли благодарность.

— Ни в коем случае! — смеясь, ответил Богданов. — Представляю, какую нам выдадут награду, если обо всем узнают! Мы ведь действовали частным образом. Мы отпускники без всяких полномочий. Так что лучше уж молчите.

— Ну нет так нет! — рассмеялся капитан первого ранга. — Как скажете. Тогда персональная вам благодарность от нас. И в служебном смысле, и в человеческом тоже.

— Вот это совсем другое дело! — воскликнул Дубко. — Это мы готовы принять.

На том и распрощались. Причем по-дружески, с пожатием рук и теплыми человеческими улыбками.

Глава 18

— Ну, кажется, все, наши приключения завершились, — выдохнул Терко. — Консенсус достигнут, стороны разошлись, довольные друг другом. А потому самая пора рассесться по машинам да и рвануть подальше от этого места на повышенных скоростях! Приступить наконец к заслуженному и выстраданному отдыху. Я правильно излагаю?

Похоже, что и Богданов, и Дубко, и Рябов думали так же. По крайней мере, никто ничего не возразил на восторженно-облегченные слова Терко.

— А уж как наши жены обрадуются! — закончил свою тираду Степан. — Настрадались бедняги из-за нашего сумасбродства. Памятники им поставить при жизни за их терпение! Ну так что же, поехали?

Тронулись. В одной машине ехали Дубко и Рябов, в другой — Терко и Богданов. Неизвестно, о чем говорили Рябов и Дубко, а вот Терко и Богданов хранили молчание. И это было напряженное молчание. Терко несколько раз пытался заговорить с Богдановым, но Богданов или молчал в ответ, или отвечал односложно и невпопад. Очень было похоже на то, что он о чем-то напряженно размышлял. Что-то не давало ему покоя…

Несколько раз заговорив с Богдановым и не получив ответа, Терко замолчал. Он понимал: сейчас хоть говори, хоть не говори, толку не будет до тех пор, пока Богданов не закончит свои размышления. А вот когда он их закончит, тогда все скажет сам. Он прекрасно знал характер своего командира и понимал, что просто так, о чем-то отвлеченном и легкомысленном, Богданов столь напряженно размышлять не станет. Стало быть, тема для размышлений у него была серьезная. Ну а какая это может быть тема? По всему выходило, что Богданов думал все о том же — о корабле, о террористах и шпионах и всем прочем, что так или иначе было связано с этим делом. Других серьезных тем в данный момент просто-напросто не существовало. Терко вздохнул и повертел головой. Но мешать размышлениям Богданова не стал. Он знал, что тот в конце концов сам обо всем скажет.

Так и вышло. Богданов вдруг резко дернул головой, взглянул на Терко и сказал:

— Ну-ка остановись у обочины. Надо поговорить…

Делать было нечего — пришлось нажать на тормоза. Само собой, остановилась и вторая машина. Богданов, а вслед за ним и Терко вышли из автомобиля, то же самое сделали и Дубко с Рябовым.

— Что-то случилось? — спросил Дубко. — А, понимаю… Предстоит неожиданный разговор, не так ли? Кажется, мы что-то недосмотрели, недодумали и недоделали? Я прав?

— Может, и прав, — ответил Богданов. — Недосмотрели и недоделали… Я тут вот что подумал…

— Выкладывай, — со вздохом произнес Дубко.

Именно со вздохом, и это был очень красноречивый вздох. Дубко также знал своего командира вдоль и поперек и понимал, что речь пойдет о корабле, диверсантах и прочих вещах на эту тему. А вздыхал он потому, что ему, как и Терко, не хотелось больше об этом думать, а уж тем более что-то предпринимать в практическом смысле. Судя по всему, и Рябову тоже не хотелось ничего такого. Похоже, это был тот редкий случай, когда Богданов остался в одиночестве. И он это понимал, но не сердился на своих боевых товарищей. У него не было такого права — сердиться на них, и не было права что-то им приказывать. Не та сейчас была ситуация. И потому каждый должен был сам сделать выбор в соответствии с собственными мыслями,