Массажист - Ахманов Михаил Сергеевич

– Да-а, ситуация… – задумчиво протянул Олейник. – Глухое дело…

– Как раз по нашей части.

Минут пять они сосредоточенно дымили.

Ситуация была вполне понятной.

Есть заказчики, есть исполнители. Заказчики платят, а исполнители режут. Связь между ними не очевидная, не прямая; может, удастся ее доказать, а может, нет. Самый же оптимальный из вариантов – ничего такого не доказывать, а отыскать исполнителей и засадить на полную катушку, ибо они – убийцы, они душили, резали, стреляли и пускали кровь. Что до заказчиков, людей солидных, состоящих под чьим-то покровительством, то к ним не просто подобраться, а временами – невозможно, если доказательства слабы, а покровители сильны. Такой порядок предусматривал, что злобных псов необходимо пристрелить, не трогая хозяев – тех, кто натравил их и слушал в безопасности, как лязгают клыки и стонут жертвы.

Но этот вариант не проходил. Оба, Олейник и Глухов, почти не нуждались в словах, чтоб обозначить такую ситуацию; оба они понимали, что за давностью свершившегося исполнителей не найдешь, разве что случайно, а потому копать и разгребать придется сверху. С Мосоловых, с депутатской жены и с самого депутата. И с тех, кто стоит за Пережогиным, кто получает, прикрывает и решает. Ибо сам Пережогин реальной власти не имел, а только лишь влияние. Влияние, связи, друзей и благодарных почитателей.

– Громкое будет дело, склочное, опасное, – промолвил Олейник, стряхивая пепел. – Как думаете, Ян Глебович, в мэрию не потянется?

– Потянется, Игорь, потянется наверняка. Ну, что тут поделаешь? Вороват чиновник на Руси… – Глухов затянулся и выпустил дым колечком. – План у меня такой: понаблюдаем пару месяцев, раскрутим контакты, а повезет, так поймаем на взятке… Пережогина ведь не только супруга-депутата кормит… Еще с Мосоловым разберемся, с этим Виктором Петровичем. Как он поликлинику на Большом купил, за какие-такие миллионы… Вдруг там миллионами и не пахнет? Досталось задешево, а почему? Кто помогал, кто ворожил?

Пригасив сигарету в пепельнице, Глухов полез в карман за новой. Курил он редко и лишь за компанию. Особенно если в компании намечался неприятный разговор.

Олейник покивал в задумчивости.

– Значит, вот как решили… пойти в обход… Собрать криминальные факты, прижать на допросах… Думаете, сознаются?

Глухов следил, как тает в воздухе сизый дымок.

– Знаешь, Игорь, лет двадцать пять назад, когда я учился в ВМШ, был там один забавный старичок, Вейтсон Владимир Аронович. Преподавал у нас психологию… И была у него поговорка: сладок грех, а исповедь еще слаще. Все зависит от искусства исповедника…

– Ладно! Действуйте, Ян Глебович, но постарайтесь с этим Пережогиным поаккуратней. Кто-то, как вы сказали, ему ворожит… и человек, я думаю, не маленький… Во всяком случае, генерал, – тут Олейник понизил голос, – велел докладывать об этом деле. Лично ему, еженедельно.

– В первый раз, что ли? – пожал плечами Глухов.

– Не в первый, – согласился Олейник и перевел разговор на другое: – А как с вашим вторым расследованием, для Кулагина? Движется? Я смотрю, капитан-то этот, из Северного РУВД, что ни день, так у вас. Толковый?

– Старательный. А дело, Игорь, движется, но в неприятную сторону. Ты о Черешине не слышал? Геолог и великий коллекционер… камушки собирал, яхонты бесценные… Умер недавно. Скончался ночью, в собственной квартире, при полном отсутствии публики. Сходил я вчера, посмотрел… тут недалеко, на Таврической…

– Есть следы? – В глазах Олейника вспыхнул интерес.

– То ли есть, то ли нет… смутно… Коллекция не переписана, камней – мириады, сотню возьмешь, никто не заметит. Не исключаю, что кто-то пошарил, но с осторожностью. Явный след лишь в одном из шкафов, где камушки хранятся. Отпечаток в пыли на нижней полке, словно там круглая коробочка стояла… А теперь не стоит.

– Черешин мог ее взять?

– Мог, за три-четыре дня до смерти. Свежий след! А коробка такая в квартире не обнаружилась.

– Выбросил?

– Вряд ли. Коробки в тех шкафах не для помойных ведер.

– Словно подводя итог, Ян Глебович раздавил окурок в пепельнице, наклонился к Олейнику и тихо сказал: – Боюсь, Игорь, серийный убийца у нас. Охотится на стариков, входит в доверие, гробит по-тихому и не жадничает, берет чуть-чуть, чтоб незаметно… Случаев пять или шесть я насчитал, с девяносто седьмого года. Серия!

– Только этого нам не хватало! – Олейник с брезгливой гримасой откинулся на спинку кресла. – Серийный убийца! Надо же! А кто таков, Ян Глебович? Установили? Придурок? Или маньяк?

– Если бы!.. Я ведь сказал: гробит по-тихому, не жадничает… Очень разумный парень и очень аккуратный. Вот повидаюсь с ним, все доложу в подробностях. – Глухов приподнялся. – Ну что, отпускаешь, Игорь Корнилович? Могу идти трудиться?

– Да, конечно… И с этим депутатом… хмм… прошу вас, поделикатней… Все-таки политика, хоть в городском масштабе.

– Ты уж, Игорь, выбирай, кем тебе быть, политиком или сыщиком, – сказал Глухов и направился к двери.

В оздоровительный центр «Диана» он прибыл без четверти пять, выполнил быструю рекогносцировку, прогулявшись по лестницам и коридорам, отметил, что заведение богатое, поставлено на широкую ногу, и ровно в семнадцать-ноль-ноль уже лежал на массажном столе. Баглай, его предполагаемый целитель, оказался в точности таким, как описывала Марья Антоновна: рослый, светловолосый, широкоплечий, щеки впалые, нос прямой и губы узковаты. Губы «не тот доктор» иногда облизывал быстрым змеиным движением, а взгляд у него был внимательный, серьезный, однако не слишком располагающий. Скорее, угрюмый и будто оценивающий нового пациента. Не нравились Глухову доктора с такими взглядами, но объективности ради он признал, что массажист – мужчина видный, в расцвете сил, и, несомненно, имеет успех у девушек.

Лежа на столе, Ян Глебович ощущал, как гибкие сильные пальцы касаются спины, давят тут и там, нажимают и проверяют, двигаясь в какой-то странной пляске, вроде бы хаотической, но в то же время состоящей из строго определенных пируэтов. В комнате звучала тихая музыка, но пальцы массажиста не подчинялись ей, а танцевали свой собственный танец, то быстрый и бурный, то плавный и медленный, почти завороживший Глухова. Разум его готов был погрузиться в сон под этими магическими прикосновениями, однако интуиция не дремала; он знал, что чувствует руки убийцы, хотя не смог бы объяснить, на чем основана эта уверенность.

Знания?.. Опыт?.. Инстинкт?.. Нет, что-то совсем другое, что-то сродни таланту Тагарова, умевшего отличать зерна от плевел, достойных от недостойных… Но с этим парнем он все же допустил ошибку, подумалось Глухову. Или нет? Ведь в те времена, когда Баглай учился у Тагарова, он еще не был убийцей…

Убийца! Убийца беззащитных стариков!

При этой мысли Ян Глебович непроизвольно напрягся, и тут же тихий голос предупредил:

– Не надо. Расслабьте мышцы. Сейчас с проверочкой закончим и будем вас лечить.

– Так вы проверяли? – притворно изумился Глухов. – Ну, и какие результаты? Будет жить пациент?

– Вы пока что клиент, не пациент. Пациент – больной человек, а у вас никаких патологий. Есть затвердения – тут, тут и тут… – палец осторожно коснулся левой лопатки и двух точек на пояснице. – Но это мы разомнет сеансов за пять-шесть… А вообще имейте ввиду: вам нужен оздоровительный массаж. Только оздоровительный, не лечебный, не спортивный, и уж тем более не эротический.

– Мне другое говорили, – пробормотал Глухов. – Говорили, что я инвалид и импотент… почти покойник.

– Кто говорил?

– Профессор Кириллов из «Тримурти».

Баглай фыркнул, массируя Яну Глебовичу лопатки.

– Профессор Федька… прохиндей… знаю его… Он наговорит, чтоб ваш бумажник порастрясти!..

– Мне тоже так показалось. Но он меня, знаете, напугал, – отозвался Глухов, изобразив облегченный вздох. – Да, напугал… Я ведь вдовец, живу один, может и правда стал импотентом? Пришлось обзванивать друзей-приятелей, искать… Так вот вас и нашел. Сказали, лучший в городе… Ох!