Бомба за пазухой - Александр Александрович Тамоников

Зыков заехал в подвал, где застал профессора и попросил его прийти для консультации к нему в кабинет. Фромм ничуть не удивился, покивал и сказал, что с удовольствием поможет. Якобы устал он от бездействия. Ум черствеет и теряет гибкость от безделья.

В девять часов утра он возник в дверях комнаты, которую занимал Зыков в штабе бригады. Фромм был в своем неизменном черном длинном пальто, с которого уже не отчищалась въевшаяся цементная пыль. Мятую шляпу он держал в руках, прижимая к груди.

— Проходите, гражданин Фромм, — пригласил Зыков, подвинув профессору стул. — Мы хотели бы получить у вас консультацию. Вы как историк наверняка знакомы с христианскими иконами. Не могли бы вы нам рассказать о том, какую они представляют ценность? Не для церкви, не для верующих, а именно художественную ценность в денежном эквиваленте. Какие наиболее дорогие, за какими иконами гоняются коллекционеры?

— Этот вопрос непростой, — подумав, ответил профессор. — Как и ценность любого исторического артефакта, ценность иконы зависит от возраста. Я даже не берусь оценить стоимость иконы, которая была написана в период иконоборчества в Византии. Но есть и другие факторы, которые влияют на стоимость. Например, рука какого иконописца творила. Есть известные и очень дорогие оригиналы, есть копии. Хотя и из них многие являются ценными. Ну и, конечно, дорого стоят иконы, с которыми связаны так называемые чудеса и знамения. Чаще всего упоминаются, из самых известных, иконы Божьей Матери.

— Ну а когда появился интерес к иконам как к товару, когда стали появляться первые частные коллекции старинных икон?

— Насколько я помню, первая выставка древнерусского искусства, на которой были представлены в большом количестве и иконы, состоялась как раз в Москве в 1913 году. Ну а в частных коллекциях иконы были всегда. Особенно в коллекциях старинных артефактов.

— Значит, вы не можете вот так просто написать на листке бумаги, что такие-то иконы представляют интерес для частных коллекционеров, а вот эти не представляют?

— Разумеется, не смогу. Надо видеть икону и надо иметь глубокие познания в этой области, чтобы определить руку мастера, возраст, сюжет. Как, впрочем, и историю самой иконы. Порой она не менее важна для возрастания ее ценности.

Сколько Зыков ни бился, он так и не смог выудить у профессора хоть сколько-то полезных сведений. Тот ограничивался общими словами и общими рассуждениями. То ли он и правда, не будучи специалистом, имел чисто теоретические и поверхностные знания в этой области, то ли не хотел говорить. А, возможно, его слова были истиной правдой. Оценить икону можно только фактически. Конкретную икону!

Но Алексей, разговаривая с Фроммом, преследовал и другую цель, он старался не показывать этого, но во время разговора оперативник попытался изучать собеседника, проверить его на предмет причастности к делам диверсионной группы врага. И вообще понять, тот ли это Клаус Фромм, за кого он себя выдает, или этот человек лишь прикрывается личиной историка. Судя по разговорам, и прошлым, и сегодняшним, он все же был историком, а не дилетантом.

Бойко старался поддерживать разговор, но все ведение необычного допроса он предоставил Зыкову. Все-таки у Алексея за плечами десятилетка, а у Бойко только семь классов да курсы при школе НКВД. Наконец капитан, сославшись на неотложные дела, ушел. Это означало по их предварительной договоренности, что Зыков отпустит профессора через пятнадцать минут, и тогда два офицера из комендатуры, переодетые в гражданскую одежду, начнут слежку за Фроммом. Вчера Бойко долго и обстоятельно учил офицеров вести наблюдение и не выдавать себя. Он велел наизусть выучить адреса, где имелись работающие телефоны, и запомнить их расположение на карте. В городе успели протянуть временную телефонную сеть. Правда, пока не для общего пользования, а лишь для городских служб и командования частей гарнизона.

Алексей увидел Нину Серегину на улице и остановился. Женщина шла с небольшим букетиком осенних цветов, и на лице было столько печали, что лейтенант не мог не остановиться. Шла Нина, судя по всему, на кладбище. Прошло всего два дня, как похоронили Гараева. Вчера полночи Алексей писал письмо матери Дениса, но так и не смог написать чего-то путного. То пышные общие фразы выходили, то слишком уж получалось как-то не по-мужски. А ведь Гараев солдат, и он погиб за Родину. И как написать его матери, чтобы она гордилась своим сыном? Да как ни пиши, а все одно понимаешь, что, кроме боли, сейчас ты ничего ей не принесешь. Потом уже, когда она свыкнется с потерей, будет легче. Но это будет потом, а сейчас у нее горе, и подобрать слова для матери, потерявшей сына, сложно. Надо еще подумать, настроиться, решил Алексей, машинально идя следом за Ниной. Так вот, держась на расстоянии, он и дошел до свежей могилы. Здесь над холмиком рыхлой земли виднелась только табличка, на которой масляной краской написано звание, фамилия, имя, отчество и нарисована красная звезда.

Серегина постояла перед холмиком, задумчиво глядя на табличку. Потом опустилась на корточки и аккуратно положила букетик в сторонке от нескольких уже увядающих букетов цветов, положенных на похоронах. Машинально она вырвала несколько травинок из комьев земли. Отбросила в сторону пару сухих веточек, нападавших с ближайшего дерева. А потом опустилась как-то обессиленно на колени и заплакала. Нина плакала тихо, в ладони. Ее плечи не сотрясали рыдания, она не трясла и не качала в отчаянии головой, она просто закрыла лицо руками, и из ее глаз потекли слезы.

О чем она, плача, думала? О том, что вот не получилось снова создать семью, что ушел человек, с которым она могла бы быть счастлива? Вряд ли. Алексей знал, что потеря мужа для Нины до сих пор боль, она не прошла окончательно, она еще в ее душе. Может быть, Нина и смогла бы выйти замуж за Дениса даже этой осенью, предложи он, начни он настаивать. Но все равно она бы помнила о муже и думала о нем. Но не предложил, не успел. И сейчас женщина плакала просто потому, что горе во всей стране, что гибнут замечательные парни, мужчины. Отдают свои жизни за семьи, за близких, даже вот за таких несостоявшихся невест, за свое несостоявшееся счастье, покой. И это будет еще длиться и длиться. И сколько нужно силы женскому сердцу, чтобы видеть, терпеть и надеяться.

И когда Нина поднялась, вытирая платком глаза, отряхивая колени от земли, Зыков подошел.

— Вы принесли цветы? — сказал