Стальное крыло ангела - Сергей Иванович Зверев

бережно протирать фланелевой тряпочкой. – Ни жены, ни семьи, товарищ майор. Собственное жилище далеко – две комнаты в «трешке» на окраине Ставрополя. Вы не поверите, но в природе еще существуют коммунальные квартиры.

– Зато есть хорошая женщина из бухгалтерии строительно-монтажного управления, – осторожно заметил я. – Надеюсь, у вас все сложится.

Просто клуб какой-то холостяцкий.

– Спасибо, товарищ майор. – Он скорбно поджал губы.

Что из этого явствовало, непонятно. Возможно, женщина была не настолько хорошей. Либо муж не разрешал ей ходить на сторону, и капитана Гречкина это сильно печалило. Но ничего страшного, значит, с другой сложится.

– В каком доме вы проживаете?

– Седьмой, это первая линия. Через дом от меня – Даниил Егорович. В гости друг к другу понятно, не ходим, но иногда обмениваемся кивками через два забора.

– В город Керчь в последнее время вы не ездили?

– Нет, не припомню… Послушайте, товарищ майор, такое повышенное внимание только ко мне, или кто-то еще удостоился?

– Вы ошибаетесь, Максим Леонидович, такое внимание нельзя называть повышенным. Лучше вам и не знать, что это такое.

– Звучит не очень ободряюще. – Он поежился. – Что вообще происходит, товарищ майор? Вы считаете, что смерть Ревенко не случайна? Но к моменту, когда ваши люди заблокировали базу, вы еще не знали, что Ревенко мертв, так?

– Вы очень наблюдательны, – похвалил я.

Докладывал Галкин: телефон Ревенко следователи нашли, он лежал на тумбочке в спальне, но ничего указывающего на общение с преступником в нем не зафиксировано. Распечатки сотовых операторов – такая же пустышка. Значит, их отношения (если таковые были) лежали вне плоскости телефонных разговоров.

– Там много вызовов, товарищ майор, – вздохнул Галкин, – в том числе Захарычеву, Ноздревому. Но люди, работающие в одной организации, часто звонят друг другу. Мы зря теряем время. Вы не забыли, что Ревенко мог умереть и по естественной причине?

– Не мог, – возразил я, – причина точно искусственная. Работай, Борис, не стони.

Капитана Ноздревого я отловил в районе сломавшегося автопогрузчика, в котором копался чумазый механик. Он нервно курил, мрачно смотрел, как устраняется поломка. Быстро глянул в мою сторону, вздрогнул, словно собрался перекреститься, но вспомнил, что далек от религии. Мы вышли из шумного склада, прогулялись вдоль здания.

– Вы хорошо знали Ревенко, Константин Алексеевич?

– Друзьями мы точно не были, – вздохнул капитан. – Пару раз в Керчи пиво пили, на девчонок смотрели… У него Олеська была в Атамани, так он, чуть день свободный, сразу к ней. А потом, похоже, охладела она к Пашке, он и погрустнел. Как-то машинально еще встречались немного, потом все заглохло. Да ничего я про него особенно не знаю, – спохватился Ноздревой. – Он парень был добрый, безотказный, но какой-то… закрытый, что ли. Где он сейчас? – вопрос прозвучал довольно странно.

– В морге, полагаю.

– А хоронить когда?

– Это не ко мне, Константин Алексеевич.

– Считаете, его убили? – спросил он в лоб. – Я же видел тело… Страшно Пашка помирал, не по-человечески, жалко парня до слез…

– Мы разбираемся, – лаконично отозвался я.

– Почему нас за пределы базы не выпускают? Выйти хотел – а троглодит с автоматом не пустил.

– Далеко хотели выйти?

– До моря дойти, подышать… Обеденный перерыв еще никто не отменял. Это законно – то, что вы делаете?

– О чем вы, Константин Алексеевич? – удивился я. – Мы на полуострове Тамань, а не в штате Калифорния. Тут другие законы. Они не страшные, уверяю вас.

– Законы не страшны. Страшны те, кто их толкует, это я знаю… – Он смутился, стал вытаскивать из мятой пачки новую сигарету.

– В Керчь часто ездите?

– Конечно, – фыркнул он. – Как только удается, так сразу. Не сидеть же в этой дыре. Здесь работа, там удовольствия, так сказать. Вот только с личной жизнью пока не определился, в процессе решения, так сказать… Порой это, знаете, трудно, – он неохотно засмеялся, – иногда президента выбрать проще из нескольких кандидатур, чем ту единственную, с которой и год не страшно провести…

– Вы, конечно, холостой и всегда таким были?

– А что, у меня печать из загса на лбу? Надеть хомут на шею всегда успею.

– В ночь с воскресенья в поселке ночевали?

– Да, – кивнул капитан, подумав для «приличия» несколько секунд.

– Не слышали ничего подозрительного?

– Так я ночью даже бомбу не услышу, – отшутился Ноздревой. – По утрам с будильником орем друг на друга…

Из-за угла размашистым шагом вышел майор Захарычев, видимо, искал Ноздревого. Но, обнаружив, с кем тот гуляет, фыркнул, резко развернулся и повернул назад.

– Давно работаете под началом Даниила Егоровича?

– Да год уже скоро… Я же ростовский «нацгвардеец», – похвалился капитан, – трудился в управлении матобеспечения, занимался строительством казарм, жилья для сотрудников. Когда узнал, что в связи со строительством переправы формируется морская бригада, подал рапорт. Его рассмотрели и удовлетворили.

– Знаете что-нибудь о Гречкине и Захарычеве – из того, что они хотели бы скрыть?

Ноздревой смутился от такой откровенности. Нерешительно качнул головой, потом еще раз – увереннее.

– Простите, товарищ майор, не собираюсь говорить об этих людях что-то плохое, не так воспитан. Да и нечего говорить. Нормальные они…

Неловкую ситуацию замял телефонный звонок в моем кармане.

– Командир, будь добр, зайти на третий склад, – с загадочным придыханием сообщил Ромка Соколовский, – подсобное помещение в глубине зала. Вернее, их тут два, нас интересует правое. Тебе понравится, обещаю…

В этой крохотной каморке даже лампа не работала. Ею определенно никто не пользовался. Швабры, тряпки, а также столярный инвентарь хранились в соседнем помещении, куда был свободный доступ. Здесь же, как сообщил Соколовский, пришлось сбивать замок – никто из складских сотрудников не знал, где ключ и что там вообще.

В каморке хранились ненужные ведра, потекшие аккумуляторы и кое-что еще.

Обыск проводили люди из нашего штаба. Всех посторонних разворачивали еще на дальних подступах. С железного ящика тоже пришлось сбивать замок. Сотрудник на моих глазах извлекал из емкости сравнительно компактную фирменную упаковку, раскрыл ее, и мы с интересом уставились на навороченное и элегантное изделие фирмы «Сони» – цифровую видеокамеру HDC-4800. Изделие, безусловно, новое, как говорится, «муха не сидела», оно покоилось в углублениях пенопласта в разобранном виде. Отдельно корпус, отдельно мощный объектив, отдельно поворотная штанга с видоискателем.

– Ни хрена себе, – присвистнул один из сотрудников. – Красота. Эта штука, товарищ капитан, – профессиональная цифровая видеокамера. Стоит порядка 240 тысяч. Отличная и надежная вещь. В движении снимает классно, идеальна для съемки спортивных состязаний. Характеристики – прямо передовые…

– Позволяет вести трансляцию в прямом эфире?

– Да, конечно…

Словно свежим ветром подуло. Я закрыл глаза, глубоко вздохнул. Если и были сомнения, то теперь окончательно развеялись. Значит, байка о «съемочной группе» оказалась не байкой? «Кроту» вменялось приобрести и временно припрятать съемочную