Александр Бушков - Равнение на знамя

И угодил прямо в крепкие объятия Доронина, который вмиг подбил ему правую ногу, вывернул руку, уткнул лбом в бетонный пол. Коробка — на самом деле пустая — отлетела в сторону, Кеша с Антоном, уже с пистолетами в руках, ворвались в затопленную квартиру. Сверху и снизу загрохотали бегущие ноги.

Всего-то пару секунд спустя из квартиры раздалось:

— Чисто!

Тогда Доронин бесцеремонно закинул хозяина туда, головой вперед, влетел сам, а следом уже валили соратники и сподвижники, орлы боевые, с полковником Рахманиным во главе.

В кухне с потолка и в самом деле лило бурным потоком — но это никого сейчас не волновало. Нельзя было терять времени. Рывком вздернув с пола так и не успевшего прийти в себя хозяина, сграбастав его за горло так, что у того рожа побагровела и глаза полезли из орбит, полковник рявкнул:

— Коробка где, мать твою?

Ослабил хватку, но ответа все равно не дождался, хозяин пребывал в состоянии полного ошеломления. Ничего, не дворец в полсотни апартаментов…

Отшвырнув пленного в угол, полковник громко распорядился:

— Ищите, орелики! Быстренько, без дипломатии!

В двухкомнатную «хрущевку» набилось уже человек десять. Под бодрое журчание лившейся в кухоньке воды с треском распахивались дверцы шифоньера, выдвигались всевозможные ящики, летела на пол одежда, сыпались книги с полок, в прихожей, на антресолях, шумно возился вставший на табуретку Климентьев.

Он первым и крикнул вскоре:

— Ага!

И появился в комнате, неся перед собой картонный ящик из-под видюшного проигрывателя. Хозяин, жавшийся в уголке на корточках под бдительным присмотром Кеши, издал жалкий неописуемый звук.

— Ну да, ну да, — цинично ухмыляясь, сказал ему полковник. — А ты как думал, рыло? Все нашли и всех нашли, а кого еще не нашли, того подгребем в скором времени.

Он взял у Климентьева коробку, поставил ее на низкий обтерханный диван, полез по привычке за ножом, но скотча тут не было, и резать ничего не пришлось — картонная крышка аккуратно вставлена в пазы, и только. Подцепив ее ногтем, полковник затаил дыхание. И открыл.

Зачем-то машинально сосчитал коробочки с толстенькими пластиковыми антеннами, очень похожие на портативные рации — четырнадцать. Аккуратно обернуты в пупырчатую пластиковую упаковку, переложены помещенными внутрь наподобие решетки пенопластовыми полосками, вдобавок ватой окружены — чтобы не болтались в коробе, стояли плотно, как патроны в обойме. Те самые радиовзрыватели, вторая партия, проскользнувшая мимо них. Первую они перехватили тогда, а вторая просквозила по другому маршруту, ровно четырнадцать, как Абу-Нидаль и исповедался…

Хозяин попытался что-то членораздельное пискнуть. Хотелось врезать ему по ребрам от всей души, правой ноженькой, с разворота, с переносом на ногу всей тяжести тела, потому что этот был самого что ни на есть славянского облика — но полковник, увы, как человек дисциплинированный, не мог себе позволить этакой лирики.

— Сиди, падла, — сказал он сурово. — Ты мне сейчас не нужен. Думай пока, как тебе в камере весело будет, тебе туда надолго… Толя, давай в эфир, там по потолку давненько ходят.

Хозяин наконец очнулся совершенно, выкрикнул из угла с забавной смесью страха и вызова:

— Вы ответите!

Рахманин, чувствуя приятную расслабленность — получилось, получилось! — закрыл коробочку и прошелся по разгромленной комнате. Поднял с пола, из кучи, цветной журнальчик небольшого формата, полистал, присмотрелся, хмыкнул:

— Ну да, конечно! Мадмуазель Новодворская и прочий зверинец…

— Вы ответите! — выкрикнул хозяин уже самую чуточку увереннее.

Полковник разжал пальцы, и поганый журнальчик спланировал на пол.

— Придурок ты все-таки, — сказал Рахманин беззлобно, даже с некоторой грустью. — Мир, понимаешь ли, изменился, страна выздоровела, а вас осталось-то полтора убогих идиота… И не будут возле тюрьмы толпиться возмущенные народные массы, не будут импортные люди тебе черную икру передавать и фотки твои цветные в своих газетках тискать. А будешь ты сидеть уныло и буднично, как самый обыкновенный долбаный пособник террористов. И знаешь, что самое пикантное? Когда грохнуло бы, домик твой попал бы в зону поражения одним из первых, и загнулся бы ты здесь со всем своим семейством, придурок… А ты что, на орден Шамиля первой степени рассчитывал? Ладно, берите его, и пошли.

Пожар на фруктовом складе вспыхнул совершенно неожиданно для всех базарных людей — ну, естественно, они и понятия не имели, что устроен он был профессионалами своего дела, располагавшими и богатым житейским опытом, и кое-какой материальной частью. Взрыва никто не слышал, там и взрываться-то было нечему, просто-напросто в закутке, принадлежавшем некоему Гураму, в половине двенадцатого дня вдруг полыхнуло, да так, что из-под двери растеклись огненные ручейки, мгновенно воспламенившие несколько пустых ящиков. А через пять секунд сработало второе устройство, приведенное в действие Кешей простым звонком на мобильник — разумеется, после того как он убедился, что никого из хомо сапиенсов поблизости нет.

А дальше, собственно, и не надо было ни во что вмешиваться, события развивались своим естественным чередом. Народ с рынка шарахнулся, остались только самые безбашенные зеваки, примчалась пожарная команда, самая настоящая, ни в какие жуткие тайны не посвященная — и за каких-то полчаса возгорание ликвидировала умело и качественно. К тому времени милиция — опять-таки не знакомая с потаенной подоплекой дела — вытеснила с рынка всех посторонних и большую часть торгового люда, оставив только тех, кто держал клетушки на этом самом складе. Чтобы, как легко догадаться, снять показания и заполучить кучу бюрократических бумаг.

Вот только среди милиционеров, во множестве скопившихся на базаре, сыскались и такие, кто в милицейскую форму нарядился только для виду…

Кеша с Антоном, до сих пор не вышедшие из роли, торчали на своем законном месте, посреди сбившейся у мясного павильончика кучки базарного пролетариата низшего разряда, которая ждала своей очереди на опрос. Среди них происшедшее обсуждалось, но вяло, никаких версий и гипотез, одним словом, не высказывалось; присутствующих волновали главным образом вопросы практические — кому удастся отмотаться от спецприемника, а кто по беспаспортности непременно попадет под раздачу.

Оба видели со своего наблюдательного пункта, как у ворот остановилась белая «шкода» со знакомым номером, и товарищ Бакрадзе, имевший крайне взволнованный вид, принялся что-то объяснять преградившему ему дорогу милицейскому сержанту, который на самом деле был совсем не милицейским, да и не сержантом, а постарше по званию. Так, все идет по задумке — «сержант» рвавшегося внутрь Бакрадзе не пропустил, а вызвал по рации еще одного милиционера, на сей раз в капитанском чине (действительно капитана, но по фамилии Климентьев, украшавшего своей персоной совсем другую силовую структуру). Означенный капитан со всей возможной деликатностью взял расстроенного визитера за локоток и повел его не к складу — возле него все еще торчала пара пожарных машин, изнутри тянулись последние бледные струйки дыма, — а в сторонку, аккурат к мясному павильончику. Они оказались в каких-то десяти метрах от Кеши с Антоном, и те прекрасно слышали разговор.

— Я так понимаю, вы хозяин будете? — спросил Климентьев, держа наготове серую папочку официального вида.

— Совладелец, если точнее, — сказал Бакрадзе нетерпеливо.

Он волновался, дураку видно, но все же нешуточным усилием воли держал себя в руках — хотя то и дело непроизвольно косился в сторону склада.

— Совместно с Лагадзе Гурамом Вахтанговичем?

— Да, а в чем дело?

— Пожар, сами понимаете, — сказал Климентьев с хорошо сыгранной скукой райотдельского мента, вынужденного заниматься на своей земле черт-те чем. — Кучу бумаг писать придется. Вон страховщики подъехали, сейчас и они начнут. Да вдобавок дело на поджог тянет… — он извлек из папочки чертеж, сделанный от руки черной шариковой ручкой. — Вы мне тут покажите, пожалуйста, который ваш с гражданином Лагадзе отсек…

Кеша с Антоном отчетливо видели, как Бакрадзе подобрался, напрягся явственно — неудивительно в его положении, ситуация, что ни говори, нестандартная…

— Вот этот, — сказал он наконец, тыча пальцем.

— Так-так-так… А что вы там хранили?

— Фрукты, естественно. В ящиках и коробках.

— И только?

— Ну а что еще? Мы с Лагадзе занимаемся исключительно фруктами… — И Бакрадзе наконец решился, спросил быстро: — А что случилось?

— Да вроде бы типа поджога, я ж сказал, — протянул Климентьев лениво. — Мир вас тут не берет, друг другу пакости делаете…

— Вы о чем?

— Да я не про вас лично, про вообще… Значит, у вас там были только фрукты?

— Ну да.

— Интересные дела, — произнес Климентьев безмятежно. — А вот пожарные, когда все выкидывали из отсеков, именно из вашего какую-то непонятную фигню выгребли — замазка не замазка, только очень похоже… Или пластилин какой-то, что ли… Непонятная, в общем, замазка. Там сейчас эксперты, они точно скажут уже через полчасика, нужно все изучить и описать, поскольку есть подозрение на поджог… Что у вас там за пластилин такой?