Серия "Афган. Чечня, Локальные войны-2". Компиляция. Книги 1-28 (СИ) - Пиков Николай Ильич

— Так точно! Свекольников!

— Хочешь быть здоровым и выжить в армии: «не чмырей», «не будь чмошником», а то задолбят сержанты и старослужащие. Ты, верно, бывший студент?

— Да, почти год учился, пока в армию не забрали. А в Афган я добровольцем пошел, сам рапорт писал.

— Придурок как и я!

— Почему?

— Потому что, значит, не я один такой чокнутый «дятел». Есть еще добровольцы на этой войне…

Солдатик грустно засмеялся.

— Напомни, как тебя зовут!

— Витька.

— Эх, Витька, ты Витька! Виктор — победитель! Мойся, стирайся, не унывай, не отчаивайся, и все будет хорошо. Домой вместе уедем. Понял меня? Обещаю!

— Понял, товарищ лейтенант!

— Чего тебе от меня надо? — переспросил я солдата.

— Командир роты зовет.

— В Кабул? В медсанбат? К своей малярийной инфекции?

— Нет, на высоту, на КП роты.

— На высоте сидит зам. комроты Грошиков. Но вообще, ты прав, в данный момент он — ротный. «И. О. ротного» не звучит, а зам. комроты не понятно, ведь я тоже зам. Ротного, — принялся я разглагольствовать, из-за нежелания бродить под лучами палящего солнца.

— Вы же замполит?

— Эх, Витька, это и есть зам ротного, но только по политической части.

— Понятно, а я думал, как это так — «замполит»?

— И не поймешь: где тебя готовили и чему учили? Ни стрелять не умеешь, ни маршировать, ни обратиться, как положено. Чего это «длинноногому» нужно от меня?

— Не знаю, он не сказал. А почему я не умею ни чего, так мы вместо подготовки в Туркмении дома строили.

— Да это я так, сам с собой рассуждаю. Знаю сам, как вас обучают, сам участвовал в этом процессе. Ну, иди, скажи: сейчас приду.

Грошиков встретил меня радостным ржанием и восклицаниями.

— Ник! Жив и не ранен! Везучий! Как они все старались и лупили по тебе! Живучий, гад!

— А ты что хотел, что б попали?

— Что ты, что ты! Собирать тебя надо было бы по частям, упаковывать, да тащить вниз. Только лишняя головная боль и морока. Ладно, живи.

— Сволочь ты! Вместо сочувствия — издеваешься.

— Почему же издеваюсь? Я откровенно рад, что ты жив, дышишь, и не являешься в данную минуту «грузом 200».

— А уж как я этому рад, ты и представить не можешь. Это ты, наверное, их специально на нас навел. Самому до меня не дострелить, подстраховался, да и из вертолета ракетой надежнее!

— Х-ха-ха-ха! Молодец, замполит, не унываешь. Но тебе везет. Не убьют — будешь жить! Гы-гы! Точно! Ха-ха! Это я тебе говорю. Чаю хочешь?

— Чаю, чаю. Надоело уже чай хлебать.

— Ну, извини, водки нет!

— Я и не прошу, я не люблю эту заразу. Предпочитаю коньяк.

— Вот еще и носом крутит — коньяк ему подавай.

— Чего бурчишь? Ведь и водки у тебя тоже нет. Да и в этом пекле водку пить — самоубийство!

— А баночку сока хочешь в виде премии за живучесть?

— Сока? Конечно, хочу! Спрашиваешь.

Грошиков достал из мешка стограммовую баночку яблочного сока, пробил дырки, и мы распили ее на двоих, по-братски.

Вдруг раздался сильный грохот. Там, в долине, где ползала наша техника, к небу взметнулся столб черного дыма и пыли. Сергей схватил наушники радиостанции и стал напряженно вслушиваться в эфир.

Повернувшись ко мне, он с ужасом произнес:

— МТЛБ разнесло на куски. Там был старший лейтенант Быковский и еще два «карандаша». Всех грохнуло! Фугас! Суки духи! Давай дуй к взводу, комбат будет по связи на все точки выходить. Быстрее беги, да под ноги смотри…

Я мчался к взводу и соображал: «Сашка! Это ведь тот Сашка, с которым почти одновременно в полк приехали. Такой здоровый парень, жизнерадостный! И вот его уже нет. А ведь еще пару дней назад за одним столом завтракали в столовке, шутили, анекдоты травили. Знать, духи фугас заложили солидный — метров на тридцать столб дыма поднялся!»

Едва я прибежал, как меня вызвали на связь. Комбат спросил, как обстановка, как дела, как самочувствие после обстрела вертолетами, и приказал усилить наблюдение, повысить бдительность и т. д. и т. п.

Ночь прошла спокойно, день тоже. Рискнул и сходил к Корнилову, поиграть в карты. Переживали гибель минометчиков, погрустили, поболтали.

— С-слушай, Ника, душа требует разрядки. П-пострелять что ли в ущелье? А то по нам лупили, а мы даже ни р-разу не выстрелили.

— Давай сделаем так: часов в двенадцать ночи из всех стволов жахнем в ущелье, — согласился я. — Сначала мой взвод, а потом ты огнем поддержишь. Для успокоения нервов. А то у меня на душе так гадко.

— Ага! Д-давай. Повеселимся.

Ровно в полночь со всех постов мы принялись молотить в ущелье. Взвод Корнилова также присоединился и все огневые точки дали салют погибшим. Постреляли минут пять, пустили для вида пару осветительных ракет. Тут на связь вышел комбат.

— Что за стрельба?

— Да часовой что-то в лощине заметил, — ответил я.

— Ну, так вот, в пять часов сбор, на точке оставить по одному бойцу тебе и соседу. Проходишь мимо него, и все дружно ко мне! — распорядился Подорожник. — Полная выкладка, ничего не оставлять. Развеетесь, прогуляетесь, заодно и проверите, что там в лощине творится. Времени на передвижение — один час. Опоздаете — будете тренироваться. Сейчас оружие почистить. Как понял, прием?

— Вас поняли, — вздохнул я и отправился к Корнилову.

— Ну, попали! Завтра нас усатый «вдует» на всю катушку. Короче, Чапаю говорим, что тебе тоже было видно какое-то движение.

— Да, понятно-понятно. Почудилось, — согласился Сашка.

— Почудилось, причудилось, привиделось. Но вот, скажу тебе: пару магазинов выпустил, швырнул гранату, хоть знал, что никого внизу нет, а чуть-чуть на душе после гибели наших полегчало. Вроде как будто кого-то завалили.

— Мне т-тоже полегче стало. Ну что, утром в путь?

— Жди меня, только не стреляй с перепугу!

В пять утра бойцы засуетились, подгоняемые двумя сержантами. Барахло сложили еще с ночи, осталось только бушлаты да плащ-накидки приторочить к мешкам.

И в путь. В предрассветных сумерках идти неудобно. Кроссовки скользят по сырым камням, идем, то и дело спотыкаясь и чертыхаясь.

Дубино костерил, на чем свет стоит себя, солдат, комбата. Меня он тактично не упоминал.

Взвод Корнилова нас уже поджидал, сидя на мешках.

— Ну, погнали?

— П-погнали.

Нам еще повезло, что Чапай был рядом. Мы послали в дозор двух бойцов и под их прикрытием поднялись, затем спустились и вновь поднялись. Вот и весь марш-бросок. Забрезжил рассвет, лучи солнца играли на вершинах. Еще не жарко, но уже и не прохладно. Поднимаясь по склону к лежбищу управления батальона, мы брели под насмешливыми взглядами охранения. На выложенных для укрытия валунах, сидели и пили чай командир взвода связи и прапорщик, Айзенберг, начальник батальонного медпункта.

Прапорщик почесал переносицу, снял с длинного носа очки, подул, протер их и, усмехаясь, спросил:

— Ну что, взвились соколы орлами? Не запыхались?

— Да, есть немного. Доложи майору Подорожнику, что мы прибыли, — тяжело выдохнул я.

— Чапай велел — не беспокоить. Приказал встретить вас и засечь время прибытия. Уложились вовремя. Передаю его приказ: вернуться на позиции, организовать наблюдение, осмотреть склоны, собрать трупы врагов. Если оные обнаружатся. Больше не чудить. Это все. Конец напутствия.

— Папаша (так его звали все офицеры) — а где лекарство от нервов? Грамм двести, девяносто шести процентного, не выделишь?

— Нет, не выделю. Кто лечится даром, тот лечится — даром! Как сказал комбат: «Гуляйте в зад». Могу дать из сострадания одну сигаретку.

— Спасибо, не курю.

— Я тоже не курю, — подал голос Сашка, — но рюмку хряпну.

— А как же борьба с алкоголизмом? Согласно постановлению ЦК КПСС и Правительства в Советском Союзе весь народ в едином порыве начал борьбу с пьянством, — нравоучительно произнес седой прапор.

— Так это в Советском Союзе. Вот как приедем в него, так и начнем бороться, — засмеялся Сашка.