Стальной узел - Сергей Иванович Зверев

попадать во врага. Хорошо, значит, они этот пулемет тоже будут воспринимать всерьез. А когда начнет стрелять второй с фланга, они побегут. И многих я положу, ведь многие будут на одной линии. Коля постарался побыстрее отдышаться, чтобы сердцебиение не мешало прицеливаться. Он ждал, наметив себе точки на местности, к которым должны дойти немцы. И тогда он покажет! Почему-то и совсем некстати вспомнилась Лиза. Удивительная и волшебная девушка Лиза Зотова с ее сказочным голосом. Нет, Бочкин помотал головой, как будто хотел выгнать из нее эти расслабляющие мысли. Еще немного, и ему не захочется умирать. А ведь придется! И придется свою жизнь дорого продать! Все, нет никого и ничего больше в этом мире. Только он, Коля Бочкин, и его друг Семен Михайлович Бабенко. И два пулемета, и поврежденный танк, и фашисты, черные крысы, что ползут на них. И они вдвоем будут сражаться, пока дышат, пока руки держат оружие. Только они и враги! Все!

Бочкин плотно прижал железный приклад пулемета к плечу, удобно взялся за рукоятку, потрогал пальцем спусковой крючок и навел оружие на первых немцев. Сейчас четверо были почти на одной линии, они торопились добраться до танка. Может быть, забросать его гранатами. Фланговый пулеметный огонь – страшная вещь. «Это Руслан хорошо подсказал, – подумал Коля и злорадно улыбнулся. – Вот вам за все, гады!» Палец мягко нажал на спусковой крючок, и пулемет послушно послал вперед пули, сеющие смерть. Длинную очередь, патронов в пятнадцать. Бочкин хорошо видел, как стали падать двигавшиеся впереди немцы. Бежавшие за ними начали ложиться и искать укрытие. Но на ровной местности, где ни бугорка, ни ямки, спрятаться от пулемета, стоявшего всего в сотне метров, невозможно. И Николай бил по лежавшим немцам, бил по тем, кто пытался вскакивать и прорываться вперед, по тем, кто отползал назад. Он стрелял, как в тире, выбивая и выбивая из рядов все новых и новых вражеских солдат.

И тогда они побежали. Они вскакивали и снова падали. Земля дрожала, и Николаю казалось, что она дрожит от боевого азарта, от возбуждения, но потом ему на голову посыпалась земля. И танкист понял, что, прикрывая своих, немцы снова открыли минометный огонь. Бочкин сполз с откоса на землю и вжался в нее. Надо скорее под защиту брони, к танку! Он пополз, но тут мины стали рваться совсем близко, обдавая жаром лицо, забрасывая землей. Танкист вскочил, чтобы одним броском оказаться у танка и забраться под его днище, а потом в люк, но… острая боль пронзила ногу, когда он попытался на нее встать. И Коля упал на землю. В глазах потемнело от боли или от дыма. Последнее, что он почувствовал, как он пытается ухватиться за землю, чтобы подтянуть тело вперед, но его пальцы погрузились в грязную жижу, сжали ее, и грязь выскользнула из его руки.

Очнулся Николай от звона в ушах. Он полз. Цеплялся за грязную землю руками и полз. Потом обессиленно упал на спину и попытался открыть глаза.

– Дяденька, не умирайте! – раздался рядом мальчишеский голос. – Я помогу, я перевяжу вас. Давайте еще немного. Совсем немного до танка осталось.

Теперь Бочкин увидел широкое грязное лицо паренька. В больших глазах были мольба и упрямство. «Кто такой, что за бред? – подумал Николай. – Или нас уже спасли?»

– Какой я тебе дяденька? – проворчал Николай и попытался осмотреться по сторонам. К его большому удивлению, он был все еще возле танка, в воздухе висел кислый запах сгоревшей взрывчатки и звенящая тошнотворная тишина. – Ты кто?

– Вас перевязать надо, – напомнил мальчишка, – у вас вся нога в крови.

И только теперь Коля ощутил тупую ноющую боль в бедре. Штанина была, и правда, вся напитана кровью. Ну да, нужно перевязать. Командир ведь всегда заставлял перед боем класть в карманы комбинезона перевязочные средства, чтобы были под рукой. Да, один бинт он израсходовал на Бабенко, в другом кармане еще одна упаковка. Бабенко, что с ним? Опомнившись, Бочкин задрал голову и увидел Семена Михайловича, который смотрел на него из люка танка и что-то говорил. Живой. Счастье, какое! Живой!

От ноющей боли в бедре, которая выматывала всю душу, хотелось выть, но Бочкин стискивал зубы и терпел. Мальчишка помог ему сесть возле танка. Потом рядом появился и сел Бабенко. Лицо у него было бледным.

– Ты кто такой, малец? – спросил Семен Михайлович. – Чего тебя сюда занесло? Убьют ведь. Дул бы ты отсюда домой.

– Я не малец, я партизан, – хмуро, но с заметной гордостью ответил мальчик. – Мы железную дорогу взрывали. А вчера все погибли, мы на фашистов напоролись. Я один остался.

– Весь отряд погиб? – спросил Бочкин.

– Нет, группа наша, – покачал головой мальчик. – Группа Васькова. Дяди Вани. И он погиб. А дома у меня нет. И родных никого. Умерли все, а деревню фашисты сожгли. Я у партизан жил, помогал. А зовут меня Мишутка. Миша Панин.

– Уходи отсюда, Миша Панин, – похлопал по руке мальчишку Бочкин. – Не надо тебе тут с нами. Уходи к людям, в отряд доберись к своим. Уходи!

– А вы почему не уходите? – спросил Миша, но тут же спохватился: – Ах да, вы же раненые. И как вы воевать будете? Вы же раненые оба! Хотите я вам воды принесу. Я знаю, где ее можно набрать!

– Вот это ты хорошо придумал, – слабо улыбнулся Бабенко. – Заберись в люк, там возле сиденья на полу две пустые фляжки лежат. Принеси воды, а то нам без нее совсем туго.

Мальчишка с готовностью кинулся в танк, а Николай посмотрел на Бабенко и сказал:

– Я не успел вам сказать, Семен Михалыч. Вы без сознания были, а потом немцы полезли. Я с нашими по радио связался. Руслан дошел. И командир жив, в госпиталь его отправили. А нам разрешили взорвать танк и отходить. Я думал, что ночью… А теперь вот, видите как.

– Война, Коленька, – грустно усмехнулся Бабенко. – Так бывает. Уйти мы не в состоянии. Сил не хватит. Видать, придется здесь держаться, сколько их хватит. Может быть, повезет, может наши в наступление пойдут или еще какая возможность появится. Как-нибудь. Ты, да я, да наш «Зверобой». Это ведь ты его так окрестил, Фенимора Купера начитался в детстве.

– Нет у нас возможности держаться. Патроны к пулеметам еще есть, дня на три хватит. А вот снарядов осколочных всего два осталось. А без них нам не продержаться. Не остановить нам немцев, если попрут опять.

Над головой послышался гул. Танкисты подняли головы и увидели, как под самой кромкой туч