Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов

драгоценных камней, шампанское, фрукты, дорогие сигары и непринужденные беседы вызвали во мне чувство причастности к какому-то другому, совершенно незнакомому миру. Мы с Доррит оказались самой молодой парой и держались несколько скованно. Подошел профессор Шаубе, отец Доррит, и сказал, что хочет представить нас неким господам. Каково же было мое удивление, когда этими господами оказались Мильх и мой директор Ангермунд. Мильх, не протянув руки, просто обнял меня, а затем поцеловал руку Доррит. Изумление выразилось на лицах Ангермунда и профессора Шаубе.

— Господа! — Громко, чтобы слышали все, сказал Мильх. — Разрешите представить героя войны, одного из лучших летчиков Германии и надежду будущих воздушных сил страны Ганса Баура. — За тебя, дорогой Ганс — Пустельга! За прелестную дочь профессора Шаубе! За Германию! — Мильх высоко поднял бокал с шампанским и залпом выпил.

Ангермунд, Шаубе, а затем все остальные, в том числе и хозяин салона Функ, стали дружно с нами чокаться. Моя прекрасная Доррит сияла. Я был счастлив.

Через три дня Ангермунд пригласил меня в свой кабинет и поздравил с присвоением мне звания летчика гражданской авиации первого класса. Отныне моя зарплата практически удваивалась. В этот же день я сделал предложение Доррит…

Берлин. 4 мая 1945 года

Савельев нашел подполковника Кирпиченко на первом этаже полуразрушенного двухэтажного особняка, входившего в комплекс правительственных зданий на Вильгельмштрассе. В фойе столпотворение. Советские, американские, британские, французские военные фоторепортеры, освещая довольно темное помещение вспышками фотокамер, толкали друг друга, двигаясь вокруг чего-то большого, лежавшего на полу. Кирпиченко в кителе со всеми наградами, давал интервью журналистам. Он явно страдал. Как только подполковник увидел приближавшегося Савельева, радостно помахал ему рукой и, бесцеремонно прервав беседу с журналистами, направился навстречу майору.

— Саня! Здорово. Ну, где тебя черти носят?

— В госпитале для военнопленных был.

Кирпиченко, похоже, не слушая Савельева, взял майора за рукав гимнастерки и, еще возбужденный, потащил в глубь коридора.

— Осечка, понимаешь, у нас тут вышла. Мои бойцы обнаружили сегодня труп мужика. Ну, точь-в-точь Гитлер. Пока его тащили к машине, проходивший мимо начштаба стрелкового полка увидел, обрадовался и тут же доложил комдиву. Тот — в штаб корпуса, а штабные — журналистам. Через два часа вся эта орава приехала.

Офицеры заметили, что корреспонденты их обнаружили, и гурьбой направляются к ним. Кирпиченко, словно затравленный зверь, увлекая Савельева за собой, быстро удалился в боковую дверь, на ходу приказав бойцу охраны:

— Никого не пускать.

— Так это Гитлер или не Гитлер? — еле сдерживая улыбку, спросил Савельев.

— Это не Гитлер, Саша. Слава богу, что мы вчера в лазарете рейхсканцелярии задержали эсесовца Хабермана, входившего в личную охрану Гитлера. В штатское был одет, гад. И еще двух сестер лазарета. Так вот они все втроем утверждают, что это некто Густав Велер. Он в сороковом году вместе с еще пятью двойниками Гитлера был взят на службу в гестапо в интересах обеспечения безопасности фюрера. Однако Велер пил по-черному и стал болтать лишнее. Вначале его гестаповцы пытались приструнить, а затем просто упрятали в психушку. Когда наши войска вошли в Берлин, он оттуда сбежал и продолжал шляться по городу, призывая граждан дать отпор Красной армии. Похоже, его кто-то из немцев и шлепнул. Мои ребята побывали у него на квартире в Гатове и нашли его паспорт и историю болезни, которую он выкрал в психиатрической лечебнице. Рапорт Грабину я уже отправил. Как у тебя дела?

— В госпитале находится личный пилот Гитлера Ганс Баур. У него тяжелое ранение в ногу. Показания я начал снимать, но до конца не успел. По всей видимости, он входил в ту группу высших чинов, которая прорвалась из рейхсканцелярии. Его бы надо за нами оставить.

— Как это сделать, скажи мне? Район не нашей армии. Да наверняка его уже оформили или сегодня оформят за хозяйством ГУПВИ НКВД. Ты вот что. Постарайся аккуратненько с ним еще поработать. Покачай его. Да допроси-ка еще раз Хабермана и медсестер из лазарета фюрербункера.

Унтерштурмфюрер СС Эрих Хаберман, входивший, как и ранее допрошенный Менгесхаузен, в подразделение личной охраны фюрера, подчинявшееся непосредственно группенфюреру СС Раттенхуберу, ничего нового о Гитлере не сказал. Он знал о его смерти со слов своих товарищей, в том числе того же Менгесхаузена, адъютанта Гитлера Гюнше и Раттенхубера. Однако Хаберман сообщил, что первого мая у одной из сестер лазарета он видел медальон матери фюрера и золотой партийный значок Гитлера.

Допрашиваемая чуть позже Элизабета Линдхорст оказалась той самой медсестрой. Она ничего не скрывала. Выложила на стол перед Савельевым завернутые в носовой платок медальон, партийный значок, золотые карманные часы Гитлера, его Железный крест 1914 года и серебряный значок за ранение в виде овального щита, обрамленного лавровыми ветвями, в центре которого располагались скрещенные мечи и наложенная на них германская каска. Савельев спросил испуганную, болезненного вида женщину:

— Откуда у вас эти вещи? Вам их вручил Гитлер? Когда и при каких обстоятельствах?

— Нет, что вы, господин майор. Первого мая я проходила мимо апартаментов фюрера и увидела у входной двери группенфюрера СС Раттенхубера, о чем-то взволнованно разговаривавшего с доктором Хаазе и рейхсляйтером Борманом. Из кабинета вышел рейхсминистр Геббельс с небольшой коробкой. Увидев меня, он попросил остановиться и сказал:

— Фрау Линдхорст. Фюрер покинул нас. Необходимо сохранить память о нем. — Он вынул из коробки эти вещи и показал всем стоящим рядом. Нам это сделать, скорее всего, не удастся. Прошу вас, возьмите и сохраните.

— Я взяла и ушла. А что с этими вещами делать, я не знала.

— Вы хотите сказать, что будь в тот момент на вашем месте другой человек, Геббельс передал бы ему коробку?

— Я не могу ответить на ваш вопрос, господин майор. Я просто ничего не знаю.

Другая задержанная медсестра Эрна Флегель дословно повторила показания Линдхорст, подтвердив факт смерти Гитлера и Евы Браун. Допрошенные вслед за ней служащие из персонала рейхсканцелярии в один голос утверждали о гибели Гитлера 30 апреля. Распахнулась дверь, и старшина Кухаренко с порога выкрикнул:

— Товарищ майор! Нашли его, биса! Бегом! Побачим!

Кирпиченко с Савельевым побежали за старшиной. По длинным коридорам имперской канцелярии, переходам, спускам и подъемам фюрербункера, многие из которых были серьезно повреждены артиллерийским огнем и взрывами гранат, они, наконец, добрались до уже известной им двери в сад имперской канцелярии. Во дворе было светло и свежо. Ветер гонял обгоревшие листы бумаги, свалявшийся сухой мусор, терзал разбитые фанерные ящики, многоголосо свистел в дырках простреленных металлических листов