Операция "Рагнарёк" - Андрей Юрьевич Журавлёв

морщинками, стало видно, что она улыбается. Спираль чуть ускорила вращение, цвета стали ярче.

— Интересно, — задумчиво произнесла Рыжая, — где кончается органик, и начинается синтетика.

— Хочешь сказать: «Где заканчиваюсь я»? – усмехнулся Симокатта.

— Возможно, — кивнула Кэрол, — но на чужом примере удобнее.

— Ну, сердце, процессоры и прочие импланты, которые можно вынуть или заменить, даже не обсуждаются, — ответил Симокатта, — немногим отличается от механической руки. Новые генетические коды – это, без сомнения, тот же человек. С таким же успехом на них могла повлиять болезнь или радиация, только в сторону ухудшения. Это ничего не меняет. А вот кремний, металлы, прочие материалы, полностью слившиеся с организмом, ставшие его неотъемлемой частью… Спорный вопрос. Во всяком случае, в отличие от бессмертия или повышенного иммунитета по наследству не передастся, если рожать будешь.

Этот вопрос стоял в списке интересующих ее последствий операции так далеко, что она даже мысленно еще не успела до него добраться. Но раз уж Симокатта заговорил, то ответ ее заинтересовал.

— А я могу? – с любопытством спросила Рыжая.

— А собираешься? – в тон ей сказал Симокатта.

— Нет, — уверенно ответила Кэрол, — но... всякое случается.

— А что будет, если все-таки нарвешься? – не унимался Алексус. Ему явно доставляла удовольствие возможность безнаказанно влезть на ее личную территорию.

— Как что? – пожала плечами Рыжая. – Аборт. Хотя для здоровья и вредно.

— А как же великое предназначение женщины? – трагическим голосом вопросил Алексус. – Материнские чувства, долг перед человечеством. Да вообще, человеколюбие и сострадание. Это же убийство!

— Ага, ага, — хмыкнула Кэрол, — знаешь же, что не проймет. Я уже убила столько вполне сформировавшихся людей, что скопление клеток эмоций не вызывает.

— Забавная точка зрения, — Симокатта кивнул в сторону Мелисенты, увлеченной работой, — а там тоже «скопление клеток»? Не забудь с Войцехом этим наблюдением поделиться.

Рыжая задумалась на полсекунды и покачала головой.

— Мелисента ждет ребенка, — уверенно ответила она, — и Войцех тоже. А у меня нет права решать за них, что это.

— И с какого же момента скопление клеток становится ребенком? – полюбопытствовал Алексус.

— С того, как его родители решили, что это ребенок, — пожала плечами Кэрол, — по-моему, это очевидно. И нечего делать из меня бессердечное чудовище, Алексус. Из того, что меня это не интересует, не следует, что я осуждаю или презираю тех, кто считает иначе.

— Бессердечное чудовище – это я? – улыбнулся Цимисх.

— Заметьте, не я это сказала, — рассмеялась Рыжая.

После операции Рыжая и Симокатта навестили лейтенанта в палате, но он еще спал. Приборы контроля мигали зеленым светом, сиделка читала книгу в удобном кресле.

— Завтра заходи, — сказала Аманда, заглянув в палату, — если ничего непредвиденного не случится, будить будем. Твое присутствие может пригодиться.

— Зайду, — кивнула Кэрол и направилась к выходу, но Аманда остановила ее.

— Там Войцех за женой приехал, с КПП звонил. А она спит. Скажи ему, пусть часа через два заглянет, не стоит ее будить.

— Что-то случилось? – спросила Рыжая.

— Все в порядке, — заверила ее миссис Чэнь, — просто переутомилась. Неудивительно, учитывая ее положение. Но, если бы была хоть малейшая вероятность, что у нее проблемы, я бы сказала.

— Верю, миссис Чэнь, — улыбнулась Кэролайн, — и Войцеху ваши слова передам.

Заверения Войцех принял, но вид у него все равно был несчастный, и Рыжая решила заглянуть к нему на эти пару часов, чтобы не оставлять наедине с тревожными мыслями.

Дома Войцех сварил ей кофе, сменил курсантскую форму на джинсы и голубой свитер, вместе с Кэрол проверил сибирскую почту – впечатляющих новостей не было, но все шло по плану, и это радовало.

— Хороший у тебя кофе, поручик. Ты и в 1812 году такой варил?

— Нет, — покачал головой Войцех, — кофе не варил, только жженку. И рубашки не гладил. И белье мне денщик стирал. Вообще, всему полезному для жизни выучился уже после смерти.

— Ну, хоть пистолеты-то сам чистил?

— До сих пор чищу, — Войцех гордо вскинул голову, — по возвращении в Нью-Йорк могу предъявить. Вот коня, к сожалению, не имеется.

— А что, тоже сам? – заинтересовалась Рыжая.

— Не всегда, — признался Войцех, — долгое занятие. А у командира, сама знаешь, дел невпроворот. С интендантами война похлеще, чем с французами бывала, особенно, пока еще в Гродненском служил. У Лютцова, конечно, тоже реквизициями иногда перебивались, но полегче было.

— У Лютцова? – недоуменно спросила Кэрол. – А «барс» с чего тогда?

— В барсах я корнетом щеголял, — усмехнулся Шемет, — еще в Лейб-Гусарах. А двенадцатый год уже в Гродненском встретил. Мы к Бородино не попали, в историю не вошли. Но под Клястицами крепко Удино всыпали. А Полоцк я уже поручиком брал.

— А у Лютцова как оказался?

— Долгая история, — махнул рукой Войцех, — но под командование Кутузова возвращаться не хотелось, а подданство у меня было прусское, вот и пошел в «Черную Стаю». С ней и до Парижа дошел.

Войцех помрачнел, глаза затуманились болью.

— Черный мундир я не ношу.

— Потому что он настоящий?

Войцех кивнул, встал с дивана и, сняв с полки, протянул Рыжей широкую массивную трубку с прокушенным мундштуком.

— Вот.

— Не графская, — кивнула Рыжая, разглядывая непримечательный предмет, — но в антикварном, наверное, за нее дорого бы дали.

— Даже не представляешь, сколько, — рассмеялся Войцех, — если бы, конечно, удалось доказать, что мне ее Блюхер подарил. Но для меня она, сама понимаешь, бесценна.

— А за что подарил? – Рыжая вернула трубку владельцу, проводив уважительным взглядом.

— За Лейпциг, — Войцех достал из ящика стола кисет и принялся набивать трубку, плотно уминая табак привычными движениями, — я там в курьеры к фельдмаршалу попал, случайно. А потом еще под Ватерлоо, но там уж он меня помнил. Эх, славное было время.

— Три кампании, — подытожила Рыжая, — сколько же тебе было лет?

— В первой – двадцать, — вздохнул Войцех, — говорят, плох тот гусар, что доживет до тридцати. Мне семи лет не хватило. И два века «лишних» получилось. Но о летчиках ничего такого