Не верь, не бойся, не проси. Книга четвёртая - Юлия Ветрова

class="p1">Живой, бледный как мел, молча переводил взгляд с одного на другого и молчал.

– Я бы вот, – Лысый нагнулся, скрипя досками шконки, и лицо его наконец выдвинулось на свет. – Обоих урыл.

Никто не ответил.

Лысый хрустнул пальцами, выставляя их перед собой, а затем произнёс:

– Ладно, на пять минут вышли вон. С этим… беспредельщиком-петухом я ещё не говорил.

Блатные по одному стали вставать со шконок и двинулись прочь. Последним вышел, зло кривя порванные с уголков губы, Живой.

Яр не смотрел на него. Всё это время он разглядывал лицо Лысого, которого абсолютно определённо знал, но, кажется, настолько давно, что и вспомнить толком не мог. И будто подтверждая его слова, едва дверь захлопнулась, Лысый произнёс:

– Ты бля совсем охренел, Толкунов. На воле был уёбок, а здесь-то думал бы головой.

Яр ещё раз всмотрелся в его лицо.

– Не узнал?

– Смутно, – мрачно ответил Толкунов.

– Почему Богатырёва не убил? Тебе что, одним больше, одним меньше. Нет, надо было задницу подставлять?

Яр молчал.

Лысый встал и, крякнув, подошёл вплотную к нему.

– Да и сел из-за какого-то дерьма, как полный урод. Эта девчонка, которую ты шлёпнул, это та?

– Какая та?

– Ну эта… которая слила в унитаз сто косарей?

Яр впервые за десяток лет покраснел.

– Чёрт.

– Вспомнил?

– А то.

Лысый покачал головой. На секунду Яру показалось, что тот разводит руки в стороны, чтобы его обнять, но если этот жест и промелькнул, то тут же исчез.

– Полный урод, – Лысый усмехнулся и покачал головой. Потом поджал губы и немножко отошёл назад. – Меня за тебя Лесной просил. Но это полный пиздец тебя прикрывать. Да и сам хорош… Хоть бы зашёл на поклон.

Яр последние слова пропустил мимо ушей.

– Тук?.. – растерянно спросил он.

Лысый не ответил ничего. Отвернулся и двинулся обратно к своей шконке.

– Ты когда начнёшь думать головой? – бросил он через плечо.

Теперь уже не ответил Яр.

– И что мне теперь делать с тобой?

Яр снова промолчал.

– Ты хоть знаешь, что тебя проплатил Журавлёв?

– Да.

Лысый покачал головой.

– Дерьмо, – вздохнул и добавил. – Ладно. Ты человек взрослый, должен понимать. У меня здесь закон. Понятия, да?

– Да.

– Если бы мама не попросил, я бы ничего не смог сделать ни для Лесного, ни для тебя. Но мама хорошую отмазу тебе подвёл.

Яр кивнул головой.

– Будешь сидеть тише воды, ниже травы – не буду трогать тебя. Может, разок избить прикажу – и всё.

Яр поджал губы и кивнул.

– Но если ещё раз… – Лысый наклонился, подставляя под тусклый свет лампы искажённое злостью лицо. – Швабрить будешь все десять лет. Дошло?

Яр последний раз кивнул головой.

– Всё. Пошёл.

Какое-то время к Яру никто не подходил. За окнами медленно расцветал май, и хотя сквозь заслоны бараков и ряды колючей проволоки видно не было почти что ничего, Яр всё же чувствовал, глядя на узкую полоску травы вдалеке, как сердца касается живительный солнечный свет.

В его углу в бараке было темно, и читать он выходил в основном во двор. Но времени вообще стало меньше – с первых чисел мая его запрягли работать на производстве. Время стало двигаться немного быстрей, но от вечной темноты барака, от мрачных, убегающих в сторону, едва они касались его, взглядов мужиков и от ощущения полнейшей безысходности, от понимания того, что впереди ещё десять лет, с новой силой накатывала тоска.

О Журавлёве-старшем Яр почти не думал – только перед сном иногда представлял, как уничтожит его.

С младшей было сложней.

Она снилась по ночам. В основном то лето, когда всё пошло под откос.

Посылки продолжали приходить – пару раз за неделю не приходило ни одной, но тогда в следующий раз приходило сразу две. Но этого было мало. Яр хотел поговорить.

В бараке был один на всех общий телефон, но к нему не подпускали петухов, так что Яру оставалось на аппарат только смотреть. Сжимать кулаки и вспоминать последние слова Лысого: «Швабрить будешь все десять лет». В том, что Лысый не шутил, сомнений не было – это Яр уже испытал на себе.

Медленно и неуклонно приближался день свиданий, и оставалось только надеяться, что на сей раз Яр не загремит никуда – ни в ШИЗО, ни в лазарет. Он за несколько дней перестал выходить во двор, чтобы не вляпаться в какое-нибудь дерьмо, и всё больше смотрел на фото, измятое теперь уже в конец.

А потом наступило двадцать шестое мая.

Яр ждал весь день – он понимал, что ехать далеко, да и у Яны, наверное, хватает других дел. Но никто так и не пришёл.

А в первых числах июня на втором этаже появился новый жилец.

ГЛАВА 74

Кроме продуктов от Яны с некоторых пор приходили фотографии – Яр не понимал толком, что они могли бы означать.

В основном это были пейзажи, какие-то парки и дворы. Поначалу они не вызывали у Яра никаких чувств, кроме недоумения. Фотографировала Яна хорошо – но фото были безликими. Яру казалось, что в центре каждой из фотографий затаилась какая-то пустота, будто сняли памятник, и остался только постамент.

Потом сами фото перестали иметь значение – он просто представлял себе, как Яна держит фотоаппарат, прицелившись, жмёт на кнопку.

В те далёкие уже времена, когда Яр был ребёнком, фотографией увлекались почти все – все мальчишки его лет. Так же, как все читали и на полном серьёзе увлекались Стивенсоном и Дюма.

Фотоаппараты, правда, были не у всех, и кто-то просто мечтал о том, какой мог бы купить фотоаппарат, а кто-то просил у друзей.

Не обошло это увлечение и Яра. Правда, особых успехов он не достиг – на фотоаппарат заработал уже на первом курсе, но особо много пофотографировать не успел. Фотографировал тоже в основном в Москве, но места выбирал совсем другие – ему нравилась сутолока, люди, стремительно бегущая жизнь.

У Яны дворов не было нигде и на всех фотографиях – пустота. Тоска. Часто – мокрые кроны деревьев и тёмный после дождя асфальт. Но это всё было, в сущности, не важно, потому что фотографировала Яна, и Яру просто приятно было представлять, как она стоит в таком вот дворе и держит в руках фотоаппарат. Так эти странные пейзажи заполняли свою пустоту.

Ещё были журналы – два номера Men's Health, в одном из которых на последней странице – фото Яны крупным планом. Совсем не такой, какой запомнил её