Секретный концлагерь - Александр Александрович Тамоников

Мартынок. – Был рядом. Даже швырнул гранату в какую-то щелюгу. А вот где он сейчас, не ведаю. Ничего, объявится.

Голос у Мартынка был бодрым, но одновременно в нем ощущалась тревожная неуверенность.

– А те, что в сарае? – спросил Мажарин.

– Ну, с теми, думаю, все ясно, – ответил Мартынок. – Спеклись, волки дешевые. От трех гранат кто же уцелеет? Да и другие двое спели свою серенаду…

– Какие двое? – не понял Мажарин.

– Наткнулся я в темноте на двоих, – пояснил Мартынок. – Валялись рядышком в бурьяне, недалеко от входа в сарай. Один – готовый, другой – подраненный. Ворочался, стонал и матерился. По-русски, понимаешь ли… Ну, я его успокоил… Ножом. Нож он хорошо успокаивает. Четверо, кажись, их было. Власовцы, как и было сказано.

Он помолчал, прислушиваясь к темноте.

– А вот где же все-таки наш Игнат? – спросил он. – Что-то не нравится мне такая партитура… Слышь, командир! А слетаю-ка я на разведку! Верней сказать, сползаю. А вдруг он, Игнат, тоже… Заодно швырну в сарай еще одну гранату. Для верности.

– Будь там осторожен, – сказал Мажарин.

– А то как же! – в голосе Мартынка прозвучала ирония. – «Будь осторожна, доченька, сказала мамаша, отправляя свою Сонечку на свидание с матросом. А то эти моряки такие проказники!» «Обязательно буду», – ответила Сонечка…

С этими словами Мартынок исчез в темноте. А Мажарин принялся осторожно, на ощупь расстегивать на раненом Заречневе вначале ватник, затем гимнастерку. Ему нужно было обязательно добраться до ран и перевязать их. Черных находился неподалеку, он лежал на земле, вслушиваясь и всматриваясь в темноту.

Какое-то время было тихо, затем ухнул взрыв гранаты. Никаких ответных выстрелов и прочих звуков вслед за взрывом не последовало. Вскоре из темноты раздалось тяжелое, хриплое дыхание. Черных изготовился к стрельбе, Мажарин тоже.

– Это мы, – раздался из темноты голос Мартынка. – Точнее сказать, я… Помогите – а то тяжелым парнем был наш Игнат…

Пригнувшись, Черных подошел к Мартынку и опустился на колени.

– Да, – сказал Мартынок. – Ты правильно понял. Был Игнат Чаус, и не стало Игната Чауса… Возле того сарайчика натолкнулся я на него. Игнат, говорю, что это ты тут разлегся, как на июльском пляже? Поднимайся, говорю, да и пойдем к своим. Вот, пришли мы к своим… Вроде – с Игнатом, а если разобраться, так без него. Вот такая получилась серенада…

Он замолчал. Молчали и остальные, потому что нечего тут было сказать. Тут все было четко и понятно: был Игнат Чаус, и не стало Игната Чауса. А потому слова здесь были лишними.

– А с теми, которые в сарае, – все, – сказал Мартынок. – Спеклись, бакланы… Словом, задачу свою мы выполнили.

Вот так и получилось, что на задание отправлялись пятеро смершевцев, а вернулись – трое. Игнат Чаус погиб, а Прохор Заречнев надолго слег в госпиталь. Может быть, даже до самой победы. Надо было доукомплектовывать группу, да ведь это – дело тонкое. Тут первого попавшегося не возьмешь. Тут к человеку надо со всех сторон присмотреться, прислушаться, даже – принюхаться. А уже потом решать, годится он или не годится для службы в Смерш. Долгое это дело – доукомплектовывать группу Смерша.

Глава 2

Оказывается, этот поляк умел говорить по-русски. Не сказать чтобы хорошо, но в общем и целом понять его было можно. Да и многие польские слова для русского уха также были вполне понятны. Что ж, и хорошо, коль оно так. Если ты понимаешь собеседника, а собеседник понимает тебя, то так вы скорее уясните, что вам друг от друга нужно.

Хотя Алексею Мажарину, Кириллу Черных и Семену Мартынку от поляка не нужно было ничего. Наоборот, это поляку было что-то нужно от них. Верней сказать, не конкретно от Мажарина, Черных и Мартынка, а, похоже, от всей Красной армии. Утром на Мажарина вышел начальник полковой разведки подполковник Резунов и сказал ему:

– Тут к нам прибился какой-то поляк. Говорит, что здешний, из Кракова. Говорит, что хочет сообщить какую-то важную весть. Вроде насчет шпионов…

– Каких шпионов? – не понял Мажарин.

– Немецких, каких же еще, – сказал Резунов. – Ну, а поскольку шпионы – это по твоей части, то я думаю, что будет правильно, если я этого поляка сдам тебе, так сказать, с рук на руки. В общем, приезжай и забирай. Он тут, у меня. Может, и вправду он хочет сказать что-то путное…

Мажарин отправил к Резунову Семена Мартынка, он и привез таинственного поляка. И вот сейчас они сидели напротив друг друга и вглядывались друг в дружку. Поляк – в смершевцев, трое смершевцев – в поляка. Поляк был молодым, лет двадцати пяти, с приятным умным лицом и открытым взглядом.

– Как тебя зовут? – спросил Мажарин у поляка.

– Ян Кицак, – ответил поляк.

– Ты здешний? – спросил Мажарин.

– Да, краковский, – ответил поляк. – Все мои… – он запнулся, подыскивая подходящее слово, – моя матка и мой тато, мои дзядек и бабця – все они из Кракова.

– Хороший город – Краков, – сказал Мажарин. – Вот ведь – наполовину разрушенный, а все равно красивый.

– О, так! – согласился поляк. – Доброе место… А будет еще красивее, потому что здесь больше их нет. Немцев.

– Откуда ты знаешь русский язык? – спросил Мартынок.

– О, я плохо знаю вашу мову! – махнул рукой Ян Кицак. – Так, немного. Научился… До войны в Кракове жили русские. Они уцекаць… убегали от Советской власти и поселились в Кракове. Я с ними водился… дружил. И они меня научили мове.

Поляк замолчал и с некоторым испугом стал смотреть на смершевцев, будто соображая, не сболтнул ли он чего лишнего.

– Ты хотел что-то нам сказать? – улыбнувшись, спросил Мажарин.

– Хотел, – кивнул поляк. – Вам или не вам – не знаю. Без разницы. Вот вы меня спрашиваете, значит – вам.

– Мы слушаем, – сказал Мажарин.

– Вначале я хотел запитаць… спросить: кто вы есть, панове офицеры?

– Мы Смерш, – ответил Мажарин. – Означает «смерть шпионам». Мы ловим немецких шпионов и тех, кто им помогает.

– То добре, – кивнул Ян Кицак. – Потому что я хотел рассказать вам… – он на какой-то миг умолк, собираясь с мыслями. – Я хотел рассказать вам о шпионах. О немецких шпионах здесь, в Кракове. Точнее сказать, об одной пани… одной женщине. Я не знаю – может, она и не шпионка, а просто немецкая курва. Знаете, при немцах таких было много. Те, которые помоложе и покрасивее, были с офицерами, другие – с солдатами. Я не хочу их судить… я хочу сказать о другом. Я не знаю, может, это вам совсем не цекаве… не интересно, но…

– Нет-нет,