Тайна Леонардо - Воронин Андрей Николаевич

Глава 2

– Что ж, Дмитрий Васильевич, – сказала Ирина Андронова, отступая на шаг от картины и убирая в сумочку увеличительное стекло, к помощи которого все еще иногда прибегала для пущей солидности, особенно когда имела дело с незнакомыми ей людьми, – вынуждена вас огорчить. Это копия, хотя и весьма совершенная, написанная не ранее чем через полтораста лет после смерти мастера. Увы, увы... Впрочем, – добавила она, чтобы собеседник не слишком огорчался, – ее рыночная стоимость тоже достаточно велика...

– Ну-ну, полноте, Ирина Константиновна, – с улыбкой произнес старик, – бог с ней, с рыночной стоимостью! Речь не о ней, а о художественной ценности данного... гм... произведения.

– Увы, – повторила Ирина.

– Ну да, ну да... – старик поправил очки в массивной роговой оправе и привычным движением огладил остроконечную седую бородку. Он чем-то неуловимо напоминал Ирине отца, покойного профессора Андронова, хотя внешнего сходства между ними не было никакого. – Какая может быть художественная ценность у копии?

– То-то, что никакой! – радостно подхватил второй старик, до этого молча сидевший на обитом зеленым плюшем диванчике и с нескрываемым удовлетворением наблюдавший за происходящим. Он был невысокий, худой, лысый, со сморщенной, как печеное яблоко, ехидной физиономией; несмотря на дорогой, идеально отутюженный костюм без единой лишней складки, шелковый платок, обвивавший морщинистую черепашью шею, сверкающие туфли и безупречные манеры, его так и подмывало назвать не стариком, а старикашкой. – Я тебе, старому дурню, сразу сказал, что это копия, а ты заладил, как ученый скворец: оригинал, оригинал... Неизвестный ранее шедевр он, видите ли, открыл! Если разобраться, так это не копия даже, а подделка. Стиль письма похож, а такая работа ни в одном каталоге не значится... Верно ведь? – обратился он за поддержкой к Ирине.

– Верно, – сдерживая улыбку, сказала та, – но лишь отчасти. Ведь мы с вами не знаем, в действительности ли здесь скопирован только стиль. А может, этот неизвестный художник копировал подлинную картину мастера, просто не дошедшую до наших дней?

– Вот именно, – с удовольствием поддакнул Дмитрий Васильевич и, переплетя пальцы рук на объемистом чреве, благодушно уставился на своего оппонента поверх очков.

– Чепуха! – отмахнулся тот. – Ни в коем случае не ставя под сомнение вашу компетентность, уважаемая Ирина Константиновна, я все-таки должен заметить, что развлекаться предположениями можно до бесконечности. Вы сейчас пытаетесь помочь этому старому толстому мошеннику увильнуть от расплаты. А между тем все ясно как божий день: это не подлинник, спор разрешен беспристрастным арбитром, и настало самое время проигравшему платить, а победителю – вкусить плоды своей виктории.

Ирина промолчала. Сморщенный старикашка во многом был прав: развлекаться предположениями она привыкла в другом месте и в другой компании, а что до плодов виктории, так это уже было и вовсе не ее дело.

– Давай-давай, старый жмот, – продолжал между тем старикашка с нескрываемым злорадством, – открывай закрома! Пробил час расплаты! Будешь знать, как хвастаться!

– Экий ты, право, грубиян, – сказал Дмитрий Васильевич. – Хоть бы при даме постеснялся...

Он с кряхтением выбрался из недр глубокого кресла с потертой плюшевой обивкой, обогнул массивный круглый стол, опиравшийся на когтистые львиные лапы, распахнул резные дверцы старинного, умело отреставрированного буфета и принялся рыться внутри, мелодично позвякивая хрусталем. Наконец на свет появилась пузатая бутылка зеленого стекла с длинным горлышком.

– Тридцать лет берег, – пожаловался он, водружая бутылку на стол, – а теперь вот приходится отдавать этому фанфарону...

– Не берег, а жилил. Я тебе еще тридцать лет назад говорил: давай ее разопьем. А ты пожадничал. Был жмотом, жмотом и состарился, – объявил старикашка, с вожделением глядя на бутылку и энергично потирая ладони.

– Представляете, – обращаясь к Ирине, сказал Дмитрий Васильевич, – какие бывают люди? Тридцать лет точить зубы на чужую бутылку коньяка! Он и спор этот затеял наверняка только для того, чтобы ее у меня выманить. Не удивлюсь, если окажется, что он сам подсунул мне эту несчастную картину...

– Гнусная клевета! – воскликнул старикашка, хватая бутылку. – Ну, что стал? Штопор давай, бокалы... Вы ведь не откажетесь разделить со мной сладкий миг торжества? – любезно улыбаясь, обратился он к Ирине. – Коньяк настоящий, теперь такого днем с огнем не найдешь.

– Это верно, – подтвердил Дмитрий Васильевич. – Теперь такого просто не делают.

– Благодарю вас – Ирина решительно поднялась. – Я за рулем, и вообще... Словом, мне пора. Не буду вам мешать. Если вам нужно официальное заключение...

– Что вы, что вы! – вскричал старикашка, которого, если Ирине не изменяла память, звали Петром Петровичем. – Мы верим вам на слово!

– Безусловно, – подтвердил Дмитрий Васильевич. – Мне доводилось встречаться с вашим отцом, и я, помнится, был восхищен глубиной и обширностью его познаний. Утверждают, что вы пошли в него, и мы с Петром Петровичем только что получили этому весьма убедительное и красноречивое подтверждение. Что же до официального заключения экспертизы, то оно не требуется, поскольку речь о продаже данного полотна не ведется. Все-таки, как ни крути, середина девятнадцатого века... Копия или не копия, а пускать эту вещь по рукам, чтобы уже через полгода она осела в коллекции какого-нибудь немца или, того хуже, нового русского, я не намерен. Однако, – будто спохватившись, сказал он уже другим тоном, – Петр Петрович, друг мой, соловья баснями не кормят!

– А я и не собирался, – с желчной усмешкой заверил его приятель, поднимаясь с дивана и запуская руку во внутренний карман своего дорогого твидового пиджака. При этом он иронически покосился на стоявшую посреди комнаты на треноге картину и хитро, заговорщицки подмигнул Ирине. – Это ты развел тут... антимонии. Вот, Ирина Константиновна, – продолжал он, вынимая из кармана и протягивая Ирине незапечатанный конверт, – не откажитесь получить за труды. Надеюсь, в дальнейшем мы с Дмитрием Васильевичем можем рассчитывать на вашу помощь?

Ирина заглянула в конверт. Там был ее обычный гонорар, и это ее вполне устраивало. Работа оказалась пустяковой, к тому же Ирина Андронова не любила, когда ей давали лишнее: это напоминало не то чаевые, не то плату за какие-то дополнительные секретные услуги – например, за выдачу заключения, устраивающего того, кто платит. Странно было лишь то, что платил Петр Петрович, только что с ее помощью выигравший у своего приятеля спор. За те деньги, что лежали в конверте, можно было купить сколько угодно коньяка, даже очень дорогого и старого.

– Мне доллар друг, но истина дороже, – правильно поняв ее замешательство, торжественно провозгласил Петр Петрович.

После этого Ирине оставалось только откланяться. Старики проводили ее до дверей, по очереди со старомодной галантностью поцеловали руку, и тяжелая, обшитая кожей дверь закрылась за ее спиной. Ирина услышала голос Петра Петровича, который с большим подъемом декламировал: "Сдвинем чашу с чашей дружно! Нынче пить еще досужно..."

Спортивная "хонда" Ирины ждала ее на стоянке напротив подъезда. Выйдя на крыльцо, Ирина нахмурилась: какой-то болван, приехавший позже ее, полностью загородил ей выезд, закупорив машину на стоянке, как пробку в бутылке, своим длинным черным "БМВ". Парочка старых чудаков, известных в кругах московских коллекционеров своей давней дружбой и некоторой эксцентричностью, мигом вылетела у нее из головы. Нет, в самом деле, что за хамство?! Как будто припарковаться больше негде...

Положение немного облегчалось тем, что вышеупомянутый болван – то ли сам водитель "БМВ", то ли его приятель – околачивался здесь же, у машины. Он стоял спиной к Ирине, беспечно привалившись задом к пыльному багажнику, курил и, задрав голову, разглядывал густо забрызганные осенним золотом кроны старых берез и лип, что росли во дворе.