Игорь Градов - Чувак и надувная свобода

Поскольку рядом находились старые рудники, где сохранилось множество шахт, выработок и заброшенных тоннелей, его поимка стала задачей практически невыполнимой. Да и кому было его ловить? Местным полицейским? Им (то есть нам) это не очень нужно: убил-то он не наших, а каких-то заезжих туристов, значит, это дело не местное, а федеральное. Власти же штата рейнджеров для масштабного прочесывания местности не присылали — видимо, посчитали, что это слишком дорогое удовольствие. Ну, подумаешь, бегает по горам какой-то псих с ружьем, все равно рано или поздно попадется. И уж тогда…

В общем, вот уже три года Боб Доули обитает где-то в рудниках, охотится на сурков и обменивает их шкурки на патроны, еду и хлеб. Иногда он появляется ночью на окраине Катарсиса и покупает в баре «У Китти» пиво или виски, но поймать его не получается. Так все и тянется. И все привыкли: Боб Доули, кажется, вполне доволен своей жизнью и сдаваться не собирается, а мы, полиция, его как бы не замечаем. У нас есть другие, более важные заботы — ловить мигрантов-нелегалов, например.

Кстати, что именно послужило причиной сумасшествия Боба и почему он расстрелял мирных туристов, заехавших в недобрый час на его заправку, так и осталось тайной. Но все говорило о том, что у него произошло внезапное помутнение рассудка. А что было на самом деле, кто ж его знает? Может, когда-нибудь мы и узнаем, но не сейчас.

А пока что мы направлялись к заправке. Она пребывала в полном запустении — окна выбиты, мебель разграблена, повсюду — пыль и песок. Но для засады — то, что нужно. Мы отогнали машины на задний двор, замаскировали, чтобы не было видно с дороги, и расположились в одной из комнат, где еще сохранилась пара стульев и полуразвалившийся диван. Френк тут же его оккупировал, растянулся и заявил:

— Я пока подремлю немного, ребята, а вы меня разбудите ближе к делу.

И захрапел. У Френка, нужно сказать, есть одно поразительное свойство — он может спать как сурок. Стоит ему где-нибудь прилечь — и все, уже отрубился. Мне иногда кажется, что в полицию он пошел только ради того, чтобы большую часть времени спокойно дрыхнуть. У здешних стражей порядка работы, прямо скажем, немного, впрочем, как у всех полицейских штата. Так что Френк спит на службе совершенно спокойно.

Я, кстати, заметил, что больше полицейских дрыхнут на дежурстве только пожарные, и однажды поинтересовался у Френка, почему он не пошел в огнеборцы. Тот пожевал губами и сказал:

— Знаешь, Чувак, не люблю огонь. В детстве однажды чуть не сгорел заживо, когда вместе с младшим братом забрался на чердак и устроил небольшой костер, чтобы согреться и испечь картошки. День был очень холодный, а мы были голодные… Но на чердаке оказалось старое сено, вот оно и вспыхнуло. Причем так быстро, что мы с братом едва успели выбраться — пришлось прыгать сверху. Дом, к счастью, удалось спасти, но влетело нам тогда с братом по первое число — неделю сидеть не могли. С тех пор я и не люблю огонь.

— Но ведь пожарные как раз с ним и борются…

— Все равно — не люблю! И все тут! — резко ответил Френк.

— А сторожем, случаем, ты не пытался работать? — продолжал я. — Тоже, между прочим, неплохая профессия, можно спать целыми сутками…

— Пробовал, скучно очень, — вздохнул Фишер, — все один-одинешенек, не с кем переговорить или в картишки сыграть. А полицейским работать — в самый раз: тут и поспишь на диванчике, и телевизор посмотришь, и с ребятами поговоришь о том о сем. Ну и в картишки иногда перекинешься, само собой, когда дежурство в ночную смену. А если устал играть — выйдешь на улицу, обойдешь пару кварталов, и назад. Не все же время дрыхнуть и в экран пялиться, нужно и работу свою делать, чтобы люди видели. Так-то!

Я не мог не признать весомости аргументов Фишера и больше к нему не приставал.

Итак, Френк мирно посапывал на диване, а мы с Диком разговаривали, не забывая, впрочем, время от времени поглядывать на дорогу. Ночное небо было абсолютно чистым, высыпали крупные звезды, и дорога отлично освещалась луной. Грузовики мы заметили бы за милю, и у нас была возможность спокойно посидеть и поговорить.

— Слушай, Чувак, — спросил Дик, — а что у тебя с Нэнси?

— Ты откуда про нас знаешь?

— Все об этом говорят, — пожал плечами Даркин, — в Катарсисе тайн нет. Стоит кому-нибудь чихнуть, так сразу со всех сторон «будь здоров!» несется. Что ты хочешь — городок у нас маленький, все у всех на виду.

— Все, да не у всех, — ушел я от прямого ответа. — Вот, к примеру, возьмем наших любимых экофанаток. Сколько раз мы с ними уже сталкивались, а все поймать никак не можем, ускользают они от нас, просто чудо какое-то!

— Чего их ловить-то? — удивился Дик. — Мы и так знаем, где они сидят — на ферме у старого Эдда Брауна, отца Нэнси. Там их штаб, оттуда они устраивают свои вылазки и туда же потом возвращаются. Так что никакой тайны в этом нет.

— Так почему мы не арестовываем их? — удивился я. — Эти девки уже сколько всего натворили, что на несколько сроков хватит!

— Ты что, Чувак, — хмыкнул Дик, — а кто будет нашему Катарсису рекламу делать? У нас в городе всего две достопримечательности — гей-родео и экологини. Этим мы гордимся, об этом пишут во всех газетах. Бывший мэр отлично это понимал, а потому девиц не трогал, да и нынешним властям они, судя по всему, особо не мешают, даже наоборот, помогают.

— Ты имеешь в виду членов городского совета?

— Именно, — кивнул Даркин. — Сам посуди: пока экофанатки проводят свои акции, есть повод попросить из бюджета лишние деньги на борьбу с ними. Ловить, разумеется, их никто не станет, но деньги можно попросить, а потом и поделить. Это одна выгода, но есть и другая: экологини помогают фермерам. Вот смотри: выпустят они коров, и фермеры за них страховку получат. Живые деньги и, считай, без всякого труда! И еще одна выгода: часть буренок разбежится и попадет на ужин койотам, но часть фермеры тихо отловят, отвезут на скотобойню и продадут, однако денежки за них со страховщиков все равно получат. Понял теперь? Вот всем и хорошо — и фермерам, и владельцу скотобойни, и членам городского совета. А все они — избиратели… Просек ситуацию?

Я кивнул — картина вырисовывалась все более и более занятная. Значит, с экодевицами никто серьезно не боролся, а угрозы членов городского совета найти их и разобраться — всего лишь представление, спектакль, рассчитанный на неискушенную публику. Так, интересно получается. Ну, ничего, может, и мы что-нибудь с этого поимеем, получим, так сказать, свой кусок от общего пирога. Оставались еще кое-какие вопросы, и я их Дику немедленно задал.

— Ты говоришь, что старый Эдд Браун — отец Нэнси, так? Но ведь ее фамилия Кроукот…

Даркин хмыкнул:

— Тут, Чувак, целая история вышла. Если хочешь, расскажу.

Я, разумеется, хотел.

— Нэнси — девушка из наших, из местных, — начал Дик. — У ее отца было и есть небольшое ранчо к востоку от Катарсиса. Я их семью не очень хорошо знаю, но слышал, что у старого Эдда, кажется, был еще сын. Жена Брауна рано умерла, и он воспитывал отпрысков один. По характеру Эдд был человеком суровым, нелюдимым, чужаков не любил, к себе в гости никого не звал и к другим не ходил. Однако доподлинно известно, что его сын, едва тому стукнуло восемнадцать, удрал от папаши куда глаза глядят. И пропал, сгинул. Вскоре старый Браун привез Нэнси в Катарсис и отдал в начальную школу. Поселил ее у своей дальней родственницы — то ли двоюродной сестры, то ли троюродной. Я с Нэнси тесно не общался — был младше на два года, но хорошо помню, что была она девчонкой довольно затюханной. Ходила в старых платьях, чуть не в обносках, вечно голодная, смотрела злобным зверьком. Друзей у нее не было, подруг тем более — кто же станет с такой чувырлой водиться? Однако все изменилось, когда Нэнси перешла в старшие классы. Неожиданно объявился ее другой родственник, по материнской линии, богатый бизнесмен из Кливленда. Он и забрал ее к себе. Устроил в престижную школу, приодел, обучил хорошим манерам, и наша Золушка мгновенно превратилась в принцессу. У Нэнси обнаружились хорошие способности к математике и языкам, она блестяще окончила гимназию и сразу же поступила в колледж, где стала первой на курсе. В городе Нэнси буквально расцвела — стала просто красавицей. Поэтому не удивительно, что к окончанию колледжа у нее уже был жених — некий Сайман Кроукот, сынок весьма состоятельных родителей. Мама жениха заседала в конгрессе штата, а отец был управляющим в крупном банке. Естественно, он и принял к себе на работу невестку. Так Нэнси очутилась в Кливлендском банке.

— И что, такие влиятельные родители не стали возражать против того, что их сынок женится на непонятно ком? — перебил я Даркина.

— Ну, во-первых, Нэнси не рассказывала о папаше-фермере, а демонстрировала своего богатого родственника, который, насколько я понял, тоже был человеком непростым, по крайне мере, достаточно влиятельным в городе, со связями. Так что в круг избранных Кливленда Нэнси вошла легко — и по образованию, и по связям. А во-вторых, самое главное, она была, говорят, очень хороша. Да и сейчас ничего.