След у таежной реки - Александр Александрович Тамоников

особенно для женщин, берет с жадностью, не глядя, почти не торгуется, а если и торгуется, то неумело: сбавишь цену всего-то на треть, он и доволен. То ли дело сородичи Шэня, китайцы-хань, не говоря уже о пронырливых корейцах, словно рожденных для спекуляции. Ничего общего с русскими. Над покупкой всегда думают, придираются, цену сбивают нещадно.

Шэнь с отвращением вспомнил, как однажды на базаре в Харбине приезжий кореец немилосердно бранился с каким-то китайским оборванцем, принесшим из дома последние пожитки, чтобы заработать пару гоби на ужин. Кореец подошел с таким видом, словно одолжение делал, и прикинулся, будто незадачливый торговец ему помешал: «Чего орешь громче других? Ну-ка покажи, чем торгуешь, может, у тебя найдется что-то полезное. Что это? Гвозди? Да разве это гвозди? Где ты видел такие? Они же все ржавые! Ну точно, ни одного целого, все до единого проржавели насквозь, скоро в труху рассыплются. Перетри-ка их лучше в порошок, будет помада для губ твоей страшной жене! Что значит „прочные“? Раз они такие прочные, насыпь их в постель своей теще, чтоб не храпела по ночам!» И добрых полчаса поливал грязью и торговца, и его родню, и его товар.

Нет, русские так себя не ведут, покупают хорошо. Но никакая молитва не спасет, если попадешься в руки русских пограничников. Шэнь их ненавидел. Могли бы поступить как порядочные люди: наложить штраф, выпороть, посадить в тюрьму. Так ведь нет! Непременно начинают требовать, чтобы ты показывал им тайные тропы в тайге, называл удобные места для переправы через границу, а хуже всего то, что принимаются вербовать. Иди, говорят, обратно в Маньчжурию и следи за японцами. Придумали тоже! Следить за японцами — это верная смерть.

Одни только глупцы или отчаянные головы на такое соглашаются. Сколько уже таких недотеп погибли в руках скорых на расправу самураев. Большинство бедолаг соглашаются шпионить, понуждаемые нищетой. В Китае сейчас голодно, очень голодно, даже здесь, в Маньчжоу-Го, которая более не считается китайской землей. От нищеты человек идет на крайности, потому что глупеет, теряет чувство опасности или становится пассивным: куда сердитые начальники велят, туда и плетется, точно некормленая, неухоженная лошаденка под ударами кнута. Это ошибка. Китайский бедняк следить не умеет, прятаться не умеет, действует как малый ребенок, без хитрости. Батраки всегда были наивны и просты, у них не получается лгать, изворачиваться. Японцы их моментально изобличают и казнят. Тех, кому повезло меньше, ссылают на рудники. Впрочем, Шэнь слыхал и более страшные рассказы. За японцами лучше не следить.

Бывшие лесные бандиты — хуфэй — подчас берутся за столь опасную работу, но эти ни на что другое не годны, они привыкли жить тем, что пересекали границу ради разбоя. Лет двадцать назад, когда белые русские дрались с красными русскими, хунхузам было раздолье. Одиннадцать тысяч разбойников свободно на своих джонках переплывали Суначан. Банды тогда имели много воли, действовали открыто, пользовались покровительством японцев, желавших в разгар русской междоусобицы упрочить свое положение на Дальнем Востоке. С тех пор некоторые хуфэй по привычке нанимаются на службу к японцам, чтобы проникать в Советскую Россию и разведывать, как охраняется ее граница.

Не таков Шэнь из Шаньдуна. По своим занятиям он «краснобородый», то бишь хунхуз, да и по облику тоже ничем не отличался от тех головорезов, что промышляли в уссурийской тайге лет двадцать-сорок назад. Простые походные штаны и куртка из одинаковой черной дабы, на лбу повязка, ноги обуты в улы из мягкой кожи, за спиной холщовый мешочек с товарами, на поясе котомка с едой. Даже курительная трубка, из которой Шэнь сейчас пускал дым, сидя на большом камне, досталась хунхузу от давно почившего родителя. И все-таки одно важное отличие было.

Русские глупые. Для русского каждый китайский хунхуз — это хуфэй, то есть бандит, а какой из Шэня бандит? Хуфэй — потомственный разбойник, этим промыслом жили его деды и прадеды, отец обучал с пеленок, как ходить на деревни и железнодорожные станции. Разбойники жили большими лесными бандами-фэйдан, члены которых не брезговали убийствами и изуверскими пытками. Цзао Шэнь зарабатывал свой хлеб иначе — он был скромным, мирным контрабандистом и рук в чужой крови не замарал.

Китаец распрямил ноги и помассировал колени. Время отдыха заканчивалось, скоро собираться в дорогу. Костра он не разводил, дым привлекает внимание, а значит, небезопасен, тем более на вершине горы. Шэнь изумлялся тому, как волею судьбы превратился в торговца. Это удивительно потому, что семья Цзао происходила из вечно голодного Шаньдуна и прозябала в нищете. Бежавшие за лучшей жизнью в Маньчжурию батраки-шаньдунцы если принимались за незаконные дела, то обычно начинали разбойничать, поскольку не имели средств, начального капитала, чтобы заняться спекуляцией. Только хань с небольшим достатком имели шансы преуспеть в подпольной коммерции. Вопреки судьбе Шэнь из Шаньдуна сумел разжиться деньжатами и наладить сбыт дефицитных товаров в русских поселениях. Сначала, по неопытности, он со своим мешочком напрямую ходил по дворам, показывая разнообразную мануфактуру русским бабам и с удовольствием наблюдая, как разгораются их глаза. Затем стал вести себя осторожнее, особенно в последние десять лет, когда русские и японцы готовились к войне, каждый год отодвигавшейся на неопределенный срок. В эти тревожные годы Шэнь переключился на работу с посредниками — перекупщиками и хитниками.

Хитники, которых в Китае звали цзинфэй, работали черными старателями на золотоносных россыпях, нередких в долине Амура. Без ведома и в обход государства цзинфэй промывали золотишко, которое потом вытягивали из них спекулянты. Золотой песок — ходкий товар, на него всегда будет спрос. А главное — золото создает и поддерживает хрупкий баланс в треугольнике подпольной коммерции, в котором вещи меняются на золото, золото — на деньги, деньги — на вещи или наоборот. Простая цепочка обмена «деньги — вещи» может в любой момент оборваться, ибо люди сильно обеднели за годы этой нескончаемой войны. Цепочка в виде треугольника «вещи — золото — деньги» не оборвется ни за что.

Шэнь развязал котомку с провизией и пересчитал продукты: сухари, коробочка с солью и — о, роскошь! — комковой сахар. Ничего другого не было, да и не требовалось в походе. Прочей провизией китайца щедро снабжала тайга, он легко находил орехи, ягоды, грибы, а кроме них прекрасно знал травы, которые по невежеству игнорируются многими крестьянами, хотя листья, стебли или коренья этих растений чрезвычайно вкусны и питательны. Вдобавок у русских можно прикупить консервы. Продукт дефицитный, деликатесный, в ходу только среди военных, но Цзао Шэню удавалось время от времени приобрести баночку сгущенки или тушенки.

На миг душистые ароматы соснового бора исчезли, память