Не верь, не бойся, не проси. Книга четвёртая - Юлия Ветрова

силах успокоить подступивший зуд, а когда затих наконец, в голове будто прояснилось в один заход. Лазарет.

В больничке кто-то должен был дежурить постоянно, с кашлем его вряд ли стали бы принимать раньше девяти. С другой стороны, пока один только дежурный сидел на посту, можно было попробовать договориться. Что-то пообещать. Например, бабло. Ну, или барахло.

Яр поколебался ещё какое-то время, а затем выдернул из розетки телефон. Вместе с зарядкой сунул его за шиворот. Спрыгнул с кровати и, чуть припадая на повреждённую ногу, которую после отдыха стало дёргать ещё сильней, двинулся к двери.

Пацаны поджидали его за поворотом, у самой двери. Не было никаких «Дай закурить» или «Слышь, ты чего». Молча пришёл удар под дых, который Яр в темноте пропустил, зато в ответ, не целясь, почти инстинктивно отмеряя высоту и наклон, он врезал так, что у кого-то затрещала кость.

Яр ударил снова и ещё раз пропустил удар. Кто-то шумно дышал, хрипел в темноте – не видно было ничего. Потом он понял вдруг, что его больше не пытаюсь бить.

Повёл ногой и натолкнулся на что-то неподвижное, тёплой кучей лежащее в углу. Ныл правый кулак, а левое запястье, казалось, кто-то пытался выкрутить винтом, но это было ничего – пожалуй, даже хорошо. Не дожидаясь, пока нападавшие придут в себя, Яр двинулся к выходу.

Между бараком и входом в лазарет было метров сто. У обоих дверей стояли ребята с автоматами – Яр только поприветствовал их, махнув рукой. Оба конвоя знали его хорошо.

На полпути остановился, повернулся лицом к стене, старательно делая вид, что попросту отошёл по нужде, опустил руку до уровня пояса и вынув плохо сидевший кирпич, засунул в образовавшуюся нишу провод и телефон. Затем вставил обратно кирпич и направился дальше ко входу в лазарет.

В больничке и в самом деле не было почти никого – тускло горел свет, и пожилой врач, которого Яр не знал в лицо, потому что не оказывался под надзором медиков уже давно, читал, подставив книгу под лампу, какой-то детектив.

Яр прокашлялся и тут же зашёлся в кашле.

Врач подскочил на месте и на секунду опасливо отошёл.

– Туберкулёз? – спросил он.

Яр покачал головой, но вслух произнес:

– Не знаю. Две недели в ШИЗО.

Врач ткнул ему на дверь перевязочной и сам направился туда. Включил свет и уже внутри указал Яру на койку, затянутую белой простынёй.

Здесь лампы были куда ярче, и врач, подойдя к Яру вплотную, тихонько выругался, взял его за подбородок и заставил покрутить головой.

– С лестницы упал?

– Так точно… Да.

– Сиди, за зелёнкой схожу.

Вернулся врач не только с зелёнкой, но и со стопкой бумаг. Осмотрел и обработал ушибы, затем принялся слушать спину и грудь, а в конце концов покачал головой.

– Хорошо бы флюорографию. И надо в больницу класть.

Яр кивнул. Не пришлось даже ничего объяснять. Затем врач отошёл, принялся перебирать пожелтевшие листки.

– Фамилия, номер как? – спросил он, опустив глаза в разлинованную полосками тетрадь.

– Ярослав Толкунов. Четыреста восемьдесят три.

Рука врача дрогнула и замерла. Затем он медленно поднял глаза. Яр тоже смотрел на него, не зная, чего ожидать.

– Вот ты какой… Ярослав Толкунов… – медленно произнёс он.

Яр сидел неподвижно, пытаясь прочитать что-то в этих глазах. Врач так же молча смотрел на него какое-то время, а потом произнёс:

– У меня сын. Был. К Брюсову пошёл.

Яр молчал. Дело с Брюсовым закончилось так давно, что он если бы и хотел, не смог бы сейчас ничего сказать.

Ему даже не сразу пришло в голову, что больничка, кажется, накрывается медным тазом.

– Мне жаль, – произнёс он и невольно закашлялся опять.

– А людей не жаль было убивать?

Яр молчал. Он не хотел врать. Даже сейчас ему не было жаль того, кого он и вспомнить-то толком не мог. Того, кто если бы был жив, возможно убил бы его.

Врач опустил глаза и принялся что-то быстро писать.

– Мне идти в барак? – тихо спросил Яр, уже не глядя на него.

– Куда? – врач быстро поднял взгляд. – Других заражать?

Яр пожал плечами. Таким щенком он не чувствовал себя ещё никогда.

Яр хотел было спросить, на сколько он может рассчитывать, но теперь решил промолчать.

Врач отвёл его в палату и, сухо объяснив, что к чему, захлопнул решётчатую дверь и запер на замок.

Яр уснул мгновенно абсолютно мёртвым сном, а проснулся только, когда солнце уже вовсю светило за окном.

Первые два дня к нему заглядывали только, чтобы принести еду. Она была не такой сытной, как та, которую Яр ел у себя, но тоже, в общем-то, ничего. После двух недель голода и холода в больничке было более чем хорошо.

Как сказал в первый же день не слишком-то разговорчивый медбрат, у него обнаружили пневмонию, и лежать ему тут было не меньше двух недель.

Яр не мог бы сказать, что вздохнул с облегчением – слишком отчётливо он понимал, что такое две недели на фоне грядущих десяти лет.

Он слышал о людях, которые вскрывались ещё в СИЗО. В каком-то смысле Яр их понимал.

К концу первой недели тишину палаты нарушил Хрюня, почему-то появившийся на входе со шваброй в руках – Хрюню он обычно работать не отправлял, если только не нужно было за кем-нибудь проследить.

Хрюня долго тёрся вокруг его двери, явно пытаясь привлечь внимание. Яр же поглядывал на него с опаской. С одной стороны, чтобы здесь, в больничке, ни произошло, Лысому вряд ли удалось бы что-то доказать. С другой – в сложившейся ситуации он вовсе не горел желанием подпускать к себе петухов.

В конце концов Хрюне отперла дверь медсестра, и он принялся возить тряпкой уже в непосредственной близи от койки больного. Медсестра ушла, а Хрюня, опасливо выгнув шею и из-под бровей бросив на Яра очередной косой взгляд, сообщил:

– Тебе посылка пришла.

Яр вскинулся и внимательно посмотрел на него.

– Что?

За дверьми послышались шаги, и Хрюня тут же торопливо уставился обратно в пол. Яр закашлялся и на всякий случай отодвинулся от него.

Прошли двое врачей, и Хрюня заговорил опять:

– Я там попросил отложить. Если надо получить – объясню, как.

Яр отвернулся от него и уставился в потолок. В голове крутилась тысяча вопросов, ни на один из которых Хрюня не мог дать ответ – от банального «От кого?» до не менее банального «А тебе-то что?»

На последнее Сева всё-таки догадался ответить сам, не дожидаясь, когда Яр решит спросить:

– Хреново