Ложь на крови - Александр Александрович Тамоников

лейтенант презрительно скривился. — Вот просто так? За спасибо или по доброте душевной?

— Нет, конечно. Попросил за это услугу.

— Какую?

— У меня был доступ к вещам, отобранным у пленников.

— Дайте угадаю: Захарову тоже нужен был доступ к вещам или сами вещи. Правильно?

— Да.

— И вы, разумеется, исполнили его просьбу.

— Долг платежом красен.

— И поэтому, значит, вы пытаетесь прикрыть Захарова? Услуга за услугу, так сказать. Но не стоит прикрывать его грязные делишки. Согласны?

Прокопчук немного помолчал, потом кивнул.

— Тогда я повторю свой вопрос: Захаров агитировал других заключенных идти служить немцам?

— Да, — тихо ответил собеседник.

— Как именно?

— Не знаю. Не видел.

— Но знали, что свою работу он делал, так?

— Да.

Похоже, капитан Юркин не ошибался. Уж неизвестно, по собственному ли почину Захаров остался в лагере или по приказу «хозяев», но и без этого вырисовывается довольно неприглядная картина. Можно сказать, полшага до высшей меры наказания.

— А как Захаров вел себя в лагере? — неожиданно спросил Михаил. Он помнил, что этот же вопрос намеревался задать его наставник другим бывшим узникам из Полян, но решил, что хуже не будет, если и он об этом спросит.

Допрашиваемый повел плечами.

— Вы знаете… — Он немного помолчал. — Пашка особо ни с кем не сближался. Ну, в том смысле, что много о себе не рассказывал. И еще, как бы это объяснить… Вроде бы и со всеми, а вроде бы и особняком держится.

«Ну, да, в его стиле, — отметил про себя парень, вспомнив рассказы бывших сослуживцев Захарова. — Интересно, как же он пленников уговаривал пойти на службу к немцам?» Собственно, этот вопрос он и задал Прокопчуку.

— Я же сказал, что не знаю, — повторил тот. — Может, как-то догадывался, кого можно уговорить, а кого нет.

А вот это тоже было вполне возможно. Не такая уж трудная задача, если очень хорошо разбираешься в людях.

— Кого-то уговорил?

— Вроде бы да. Когда власовцы были в лагере, несколько человек ушли с ними.

— А как же Захарова-то ни разу не раскрыли?

— Так он тоже не дурак был. Знал, как надо себя вести.

Что ж, справедливо. И логично.

— Только я, дурак, попался. — На лицо заключенного снова наползло подобие кривой усмешки. — Может, и лучше было бы, если бы меня придушили. Все равно жизнь полетела псу под хвост.

— Жалеете?

— А смысл? Один раз оступился — так и будешь катиться всю жизнь по наклонной.

Знакомо. Сколько бывших приятелей вот так вот сгинуло. Кто в тюрьме оказался, кто на том свете. Неизвестно, что случилось с Алексеем Прокопчуком, но офицер сомневался, что его история резко отличалась от других.

— Не согласен, — сказал Митьков. — Я очень рано потерял родителей. Несколько лет был беспризорником, потом жил в детдоме. И шкодничал, и воровал. Но, как видите, по кривой дорожке не пошел, в отличие от вас.

— Вам просто повезло. Но так везет не всем.

— Но все же вы жалеете, — не спросил, а утвердительно сказал старший лейтенант. В его голосе невольно просквозило сочувствие.

— Да, возможно, вы правы. Знаете, если бы можно было все вернуть назад, я бы, может, и поступил иначе. Но все случилось, как случилось, и этого уже не изменить.

На этом допрос можно было заканчивать.

— У меня больше нет вопросов, — произнес Михаил и встал, чтобы позвать конвоира.

— Спасибо вам, — посмотрел на него заключенный.

— За что?

— Хоть поговорил с кем-то перед смертью.

И снова накатило это брезгливое чувство. Мать твою, да этот Прокопчук — просто тряпка. Неудивительно, что он и немцам пошел служить, пытаясь спасти собственную шкуру. И в то же время парень ощущал к нему чуть-чуть жалость. Какой бы сволочью он ни был, но все равно жаль. Или просто сам Митьков очень добрый по натуре своей, как ему не раз говорили и Наталья Васильевна, его названая мать, и подруга Валя…

Позже конвоир привел выжившего бывшего лагерного капо Топилина — некрасивого парня со шрамами на лице и с носом, напоминающим птичий клюв. Как офицер уже знал, его пытались убить. Врачи буквально вытащили его с того света. «Хотя был ли в этом смысл, — закралась мысль в голову Михаила. — Все равно долгая и счастливая жизнь ему точно не светит». На шее второго заключенного до сих пор виднелись отметины от удавки, с помощью которой с ним пытались расправиться.

Топилин, в отличие от Прокопчука, держался куда бодрее. Небось надеялся на снисхождение. Активно пытался выгородить себя и в красках со всеми подробностями рассказывал о преступлениях других. Упомянул и своего незадачливого брата по несчастью, с которым ранее беседовал офицер. А уж когда парень спросил про Захарова, то чуть ли не распелся соловьем.

— Он к нам в конце зимы пришел, — охотно рассказывал Топилин. — Перевели его к нам других пленных агитировать, что шли под крылышко к немцам или к Власову.

— И как? Удачно?

— А то. Несколько человек с его подачи к Власову и ушли. Я тогда даже приказ получил — не гонять Пашку на тяжелые работы, помогать ему и всякое такое.

— Сколько человек он сагитировал?

Допрашиваемый развел руками.

— Точно не скажу, но, может, с десяток или даже чуть больше. Я бы точно столько не сагитировал, не умею людей уговаривать.

— А как он их уговаривал?

— Ну, не нахрапом, конечно. Я пару раз, знаете ли, видел. Подойдет, поговорит, не важно о чем, и аккуратненько так подводит к этой теме.

— Так это же можно и на кулак нарваться.

— Запросто. Но Пашка как-то умудрялся подходить к тем, с кем можно было иметь дело. Понятно, что не со всеми.

— Откуда его в Поляны перевели, знаете?

— Мне один офицерик немецкий по пьяни разболтал, что Пашка в нескольких лагерях в рейхе поработал. Но исключительно с нашими, не со всякой немчурой, пшеками или лягушатниками. А до этого, говорят, он разведшколу немецкую прошел.

— Разведшколу? — переспросил Митьков. — Абверовскую, что ли?

— Наверно, черт их разберет, что у них там за разведшколы. Вроде бы как там кадры готовил. Ну, там, диверсантов, радистов всяких. Чтобы в тыл забрасывать.

Насчет признаний пьяного немецкого офицера старший лейтенант сильно сомневался. Не из той публики этот Топилин, чтобы с ним немецкий офицер, пусть даже и под градусом, на такие темы беседы вел. Наверняка где-то краем уха что-то услышал, где-то свои же дружки-предатели рассказали, а где-то и додумал. Точнее, выдумал.

— Удивительно, как Захарову удалось избежать расправы в тот день, когда немцы оттуда сбежали, — заметил Михаил не без ехидства.

Топилин ничуть не смутился при этом напоминании.

— Я же говорю, Пашка все по-умному проворачивал. Он же не делал объявление на весь лагерь, мол, кто хочет