Белая кровь Тавриды - Александр Александрович Тамоников

повинной или его вычислили – это не так и важно. Гораздо важнее было другое: формально – такой человек фашистский агент, а по сути – он под колпаком советской разведки. И что станется с тем, кто пришел к такому агенту с немецкой стороны, – тут и гадать не надо.

Поэтому решено было распределиться по парам. То есть на каждую пару диверсантов приходилось по два «спящих» агента. Так было вернее. Один диверсант будет общаться с агентом, а другой – наблюдать со стороны. Словом, обычный для таких ситуаций расклад.

Распределил Гадюкин диверсантов так. Он в паре с Серьгой, Крот с Хитрым, а Жених с Петлей. Казалось бы, все тут понятно, однако же Петля фыркнул, с недовольным видом покрутил головой и многозначительно глянул на Гадюкина: отойдем, мол, есть разговор.

Отошли. Какое-то время Гадюкин с подозрением смотрел на Петлю, а затем спросил:

– Ну и что тебе надо?

– Поменяться хочу, – сказал Петля. – Пускай Серьга будет с Женихом, а я – с тобой.

– Это почему же так? – спросил Гадюкин. – Мы здесь все одинаковы. Какая тебе разница?

– Особой разницы, конечно, нет, – глядя куда-то в сторону, ответил Петля. – А просто с тобой как-то надежнее. Жених – он такой шебутной…

– Будет так, как я сказал! – жестко произнес Гадюкин. – И нечего тебе хитрить да ловчить!

– Да я и не хитрю… – Петля по-прежнему смотрел куда-то в сторону, избегая встречаться взглядом с Гадюкиным. – Просто спросил… А нет – так нет.

– Вот что, дружок! – решительно произнес Гадюкин. – Ты думаешь, я не знаю, зачем ты вертишься вокруг меня? Считаешь, что мне неведомо, для чего ты затеял этот разговор? Еще как ведомо!

– Говорю же, нет у меня никакого умысла… – попытался возразить Петля.

– Как же нет! – Губы Гадюкина тронула жесткая усмешка, больше похожая на злобную гримасу. – На твоей роже написан твой умысел! Следить тебя заставили за мной, вот что! За каждым моим шагом! Чтобы, значит, если я ненароком или с умыслом оступлюсь, то… Ах ты ж крыса!..

– Напрасно ты так, – пробормотал Петля. – Никто меня не заставлял…

И он отошел от Гадюкина. А Иван смотрел ему вслед и размышлял. Он думал о том, как ему быть дальше и что ему делать с Петлей. Ведь кто его знает, какое именно напутствие получил Петля относительно него. Очень могло быть, что и вправду ликвидировать. Почему бы и нет? Вот оступится Гадюкин, не выполнит по каким-то причинам задание – ну и того… Для чего, спрашивается, фашистам такой неумеха, который к тому же знает имена и адреса шестерых «спящих» агентов? А уж в том, что Петля, не задумываясь, всадит ему нож в спину, – в этом Гадюкин не сомневался. Подлым человеком был Петля и ради спасения своей шкуры на все готовым. Это Гадюкин понял еще тогда, когда Петля перед отправкой в Крым подступил к нему с той самой дешевой провокацией.

Значит, надо убить Петлю прежде, чем он убьет его, Гадюкина. Выбрать подходящий момент, и… А с заданием они справятся и впятером. Одним диверсантом больше, одним меньше…

* * *

«Спящие» агенты, которые достались Серьге и Гадюкину, проживали не так и далеко. Один – в том же самом селе, в котором диверсанты остановились на постой, а другой – в соседнем селе, расположенном в трех километрах дальше. Первым агентом была женщина, вторым – мужчина.

– Ты глянь – баба! – удивленно хмыкнул Серьга. – Вот ведь какая зараза!.. Ей-то чего спокойно не живется? Бабье ли это дело? Ей-то чем насолила советская власть?

– Вот ты это все у нее и узнаешь, – усмехнулся Гадюкин. – Из первых уст.

– Слушаюсь, – насмешливо произнес Серьга. – Стало быть, бросаешь меня под вражеский танк без гранаты? Ну-ну… Конечно, я все разузнаю. А только с бабами я привык говорить совсем на другие темы. Это у меня получается ловчее!

– А может, она к тому же и красавица! – иронично произнес Гадюкин. – Совместишь полезное с приятным.

– Считай, что уговорил! – с деланым воодушевлением произнес Серьга. – Тут уж я своего не упущу! Ну а мужичок-то у нас кто?

– Черт его знает! – дернул плечом Гадюкин. – Сказали, что из обрусевших немцев.

– Идейный, стало быть? – покривился Серьга. – Ну-ну… Этот натворит… Еще и фашистский флаг вывесит над отравленным буртом. Знаю я этих идейных. Какой бы расцветки они ни были, а все одинаковые. И вот что еще я хотел у тебя спросить…

– Спрашивай, – сказал Гадюкин.

– Я насчет этого урода, которого кличут Петлей… – осторожно начал Серьга.

– А что такое? – внимательно глянул на Серьгу Гадюкин.

– Я заметил, у вас с ним какие-то недоразумения и трения… Я правильно говорю?

– Допустим. А тебе-то что за дело?

– Да, в общем, дела-то мне нет никакого… – Серьга сорвал былинку и принялся ее жевать. – Вот только…

– Договаривай, коль начал, – сказал Гадюкин.

– Поганый он человечек, этот Петля, – сказал Серьга. – Оно, конечно, все мы здесь ни для кого не подарок. Одним миром мазаны. А только этот Петля – он хуже всех нас. Я малость в людишках разбираюсь…

– И чем же он хуже тебя или меня?

– Всем! – уверенно ответил Серьга. – Скажем, у меня еще остались какие-то моральные ориентиры. Да и у тебя, похоже, тоже. А вот у Петли – никаких. Крыса он, этот Петля. А коль крыса, то, стало быть, может и укусить исподтишка. И в первую очередь – тебя.

– Почему же именно меня? – усмехнулся Гадюкин. – А может, тебя? Или, допустим, Жениха?

– Тебя, – уверенно произнес Серьга. – Ты же над нами старший. Значит, знаешь больше нашего. А вдруг тебя одолеет раскаяние? Так сказать, запоздалые муки совести… И ты побежишь с повинной в этот… как его… в СМЕРШ, что ли? Вот Петля к тебе и приставлен ради такого случая. Он-то не побежит.

Помолчали, задумчиво глядя в степь.

– В общем, если что – я с тобой, – сказал Серьга. – Знай это и рассчитывай на меня.

– За что же мне такое счастье? – скривился в усмешке Гадюкин.

– Так ведь оно как. – Серьга выплюнул травинку изо рта. – Лучше быть с тобой, чем с Петлей. Надежнее. Да и не так противно.

– Что ж, благодарю за откровенность, – сказал Гадюкин. – Хотя, признаться, я ожидал от тебя другого разговора…

– Это какого же? – прищурился Серьга.

– Думал, ты начнешь меня агитировать, чтобы сдаться советской власти, – сказал Гадюкин.

– Нет, не начну, – просто ответил Серьга. – С ней мне не по пути. Нет у меня с советской властью ни одной точки соприкосновения. А зато всяческих разногласий – не счесть.

– Так ты, значит, тоже идейный? – устало спросил