Дачка под Бахмутом - Алексей Сухов

Глава 2 Карантин

Понятно, что к этому надо было привыкнуть, но первые ПВД оставляли у меня очень тяжелое впечатление. Как человек законопослушный – вот так заселиться и жить в чью-то квартиру или чей-то дом, в котором куча хозяйских вещей и воспоминаний – было очень неуютно. Разгромленные спальни, в которых на полу валялись вперемешку женские лифчики и мужские халаты, опрокинутая мебель в детских с какими-то кубками и медалями, вечный запах протухших продуктов и мышиных какашек на кухнях. И всё это – через сломанные входные двери, простреленные окна, разрушенные взрывом стены.

Особенно было неловко, когда на полу валялись старые большие альбомы – такие же были и у моих родителей. Россыпь потухших искр чьей-то жизни – фотографии, цветные и черно-белые, со школьных выпускных и больших семейных дней рождений. Незнакомые люди смотрели на тебя не то с укоризной, не то с осуждением, может-быть с жалостью. Жалостью, которая говорит – пожалей нас, собери и сложи хотя бы в шкаф. Чтобы следующий, такой же лутальщик, как и ты не топтался в очередной раз по фотолисту, где стоит счастливая женщина необъятных размеров в обнимку с внуком, позади море и надпись “Геленджик 82”.

Карантин находился как-раз в таком доме. Брошенный своими хозяевами, с воронками в саду от прилетов сначала наших орудий, потом уже ответных попаданий хохлов, дом стоял почти целый, только в окнах на втором этаже были многочисленные дыры от осколков.

Третий и первый этаж практически не пострадали, на улице был декабрь, и сохранять в доме тепло было совсем не сложно. Одеяла на окнах одновременно выполняли роль утеплителя и светомаскировки. На первом этаже, в большой комнате, которая видимо была раньше залом, вдоль стен стояли 4 кровати. Посередине комнаты располагалась печь буржуйка – прожорливая, но быстро прогревающая нашу импровизированную спальню. Топили мы её два-три раза на дню, щедро набивая сухими дровами – сломанными ящиками от снарядов, которых у нас, как у артиллеристов, было предостаточно. Рядом с каждой кроватью стояли импровизированные тумбочки наши рюкзаки, набитые вещами. А также по одному стулу – на них на ночь вешались бронежилеты и складывались каски. Рядом всегда под рукой – заряженный автомат. И фонарик – чтобы перемещаться по дому ночью.

Карантин появился в подразделении недавно – все вновь прибывшие привозили с собой страшную заразную болезнь, которую именовали никак иначе, как Молькинский вирус. Пополнение прибывало примерно раз в две-три недели, и надолго выбивала из строя “старичков”. Сопли, слюни, температура под 40 – и так каждый раз. Вирус на большой земле мутировал, развивался, благо каждый день приезжали парни со всей нашей Огромной и Необъятной, а также из Ближнего и не очень Зарубежья. Стабильно на неделю подразделение было менее боеспособно, чем это должно было быть. Поэтому нас троих определили в карантин.

Начальник карантина – невысокий, остроносый с большими глазами наш погодок обладал каким-то зверским иммунитетом – молькинская зараза обходила его стороной. За ленточку он убыл раньше нас на месяц, и поэтому считал себя чуть ли не дедом.

Сначала мы об этом не знали. Из нас троих – один был уже в командировке второй раз, поэтому из карантина он быстро перенес вещи к водителям, второй – был старый служака на пенсии (правда, военной), а я был в армейских условиях впервые, и поэтому каждого представлявшегося “начальника” воспринимал именно “начальником”.

–

Толченый, – представился Глава всея Карантина и близлежащих окрестностей.

Толченый был сонный и невыспавшийся. Сначала я думал, что это связано с тем, что привезли нас под утро, но потом его такой внешний вид – “я всегда со сна” оказался его естественным состоянием. Уже позже, я узнал, что мистер Толченый был из тех бойцов, в котором никак “не могли найти талант” – за месяц командировки он успел уже побывать в нескольких расчетах и нигде долго не приживался. Мужик он был на самом деле рукастый и неглупый, но очень умело прикидывался дураком.

Однажды, его спросили, для чего ему это?

–

Дуракам легче жить, – выдал Толчёный с умным видом, и опять исчез за непробиваемой стеной своего косоватого взгляда.

А ещё ночью он жутко скрипел зубами. Так громко и страшно, что к своим годам уже был должен сточить их до самых десен. Первую ночь мы ничего не слышали – так как вырубились сразу после вечерней планерки или летучки, не помню уже как это называлось. А вот следующие ночи основным моим занятием было уснуть до того, как Толчёный начинал свой концерт.

Опытным путем выяснилось, что скрипеть он начинает тогда, когда, температура в нашей общей комнате достигнет определенного градуса. Мы стали меньше топить буржуйку, хорошо, что выданные компанией спальники позволяли это делать – просто приносили на ночь меньше дров.

Однако через пару дней Толченый, или живность внутри него, раскрыла наш коварный план, и он сам стал забивать буржуйку остатками ящиков на ночь, а также складывал возле себя маленькую поленницу, “про запас”.

Лишнего “дырчика” – бензинового генератора для карантина тоже не было, поэтому наш день заканчивался вместе с закатом солнца. Тепло было только в зале, кухня и прочие комнаты не обогревались. Сильно не мешало, только на кухне часто весь вечер горели газовые конфорки – для света и разогрева еды.

Изначально планировалось, что мы неделю будем сидеть в карантине, ограниченно контактируя с братцами. Однако три единицы, три бесхозных карандаша – Толченый и двое нас, никак не давали покоя деятельной и кипучей натуре наших Командиров. Поэтому после первого вечернего собрания (“Вечер знакомств”, говоря языком пионерского лагеря) я вынес две важных информации.

–

– Есть что-нибудь ценное при себе, часы там хорошие, или фонарик пиздатый? – товарищ Командир смотрел на нас ехидно весело. – Если есть, то после того, как тебя убьют – я себе заберу, договорились?

Братцы – артиллеристы заржали как хорошие кони. В комнате было светло, тепло и пахло не тушенкой, а борщом и сигаретами. Дырчик здесь работал беспрерывно, мужики восстановили старый колодец, в который бросили насос – холодная вода и теплый туалет очень много значат на войне. Дежурный по кухне готовил горячее и стряпал вкусное – тогда я еще не понимал, что это норма: обустроить быт так, чтобы было как дома. Мы вечерами приходили сюда посмотреть телевизор и узнать распорядок на завтра. Никто нас в карантине просто так держать не собирался – на нас была охрана стоящего за терриконом “Гиацинта”, и поездки в сопровождение