Открытая рана - Сергей Иванович Зверев

Проект стоит на гигантском напряжении сил, экономики, отваги и интеллектуального могущества. Никто не верил, что в иссеченной войной стране можно потянуть такое. Но потянули. Взорвали первую бомбу. И сейчас продвигались вперед очень быстро. Благодаря этим вот титанам.

— Как вам наш скромный диспут? — полюбопытствовал академик. — Я заметил вас там.

— Прямо скажем, на грани дозволенного. Особенно выступление Ленковского, — покачал я головой. — С нехорошим подтекстом. Ницшеанством отдает.

— Да бросьте, какое ницшеанство. Чего только не наболтаешь в запале спора, — небрежно отмахнулся Циглер.

— Вы все же вернули его в Проект.

— Да. Ленковский прилетел позавчера. Но еще в Москве полностью включился в работу.

— Неужели к нему вернулась память?

— Вернулась. Но только профессиональная. О себе он почти ничего не помнит. Коллег иногда узнает, но с трудом. Академик Арцимович, светило нейрофизиологии, утверждает, что это не такая редкость.

— А профессионально он как? Соответствует?

— Тут все интересно. Ему некоторое время приходится тратить на понимание того, что же от него хотят. Память о том, что он уже когда-то поднимал эти задачи, отсутствует. Но, войдя в тему, сворачивает горы. Мне кажется, голова его сейчас работает даже лучше, чем до травмы.

— Просто не занята посторонними мыслями.

— Вот-вот. Иногда думаю, что лучше всех моих сотрудников приголубить пыльным мешком. Чтобы у них не было этих самых посторонних мыслей. И они думали бы только о работе. Да и вам легче — люди без памяти и внешних связей не способны на предательство, хотя бы потому, что не знают, кому надлежит предать.

Я только усмехнулся:

— Зато могут забыть, что предавать нельзя.

— Тоже верно.

— Скажу честно, я был против того, чтобы допускать Ленковского к теме, пока он окончательно не придет в себя и пока не прояснится эта непонятная история с нападением.

— Я знаю. И вашего начальника это не очень обрадовало. Он вообще куда более мнительный, чем даже вы.

— Мнительный, — хмыкнул я. Так мягко паранойю полковника Белякова еще никто не называл.

— И я рад, что вняли все же моим доводам, — продолжил академик.

Еще бы им не вняли. Он в Проекте если не бог, то полубог — это точно.

— Слишком много держится в технологической цепочке на Ленковском. И на Базарове. Два главных специалиста на очень тонком технологическом участке. Без них как без рук. Затянется пуск, и нам всем не поздоровится. — Академик нахмурился.

Он повидал в жизни своей много чего. И либеральная атмосфера Проекта его не расслабляла. Он всегда держал в уме, что в случае неудачи или прокола последствия могут быть самыми серьезными и тогда и ему, и его помощникам припомнят все.

— Базаров тоже здесь? — спросил я, припоминая данные из досье на этого физика и чудо-технолога.

— Пока нет. Сейчас он доделывает расчеты в «двойке». Прилетит через три дня. Мы его ждем. С надеждой.

— Здесь не может доделать расчеты? — заворчал я. Мне вообще не нравилось, что вторая лаборатория в Москве, а не здесь. Тут хороший присмотр. И по улицам не надо шататься, которые полны неожиданностей.

— Творческая личность. Просил три дня в Москве. День рождения у пассии.

— У пассии? У Светочки Безуховой, лаборантки? — поинтересовался я, вспоминая, что она фигурировала в досье физика как его связь.

Вообще забавно. Безухова, Базаров. Прям русская классика наяву.

— Все-то вы знаете, — усмехнулся Циглер.

— Не все. Но хочу знать все.

— Отпразднует день рождения наш Базаров. И прилетит ближайшим рейсом. На графике не скажется, а работать будет лучше. Дело молодое, знаете ли, — мечтательно протянул Циглер, и глаза его затуманились.

В свое время он слыл знатным ловеласом. Не оставил это занятие и сегодня, вот только вечно времени не хватало. Но женские сердца он держал в режиме повышенного сердцебиения, несмотря на свои шестьдесят лет.

— Ваша воля, — произнес я. — В общем, скоро грядет воссоединение коллектива. И ударный труд. И экспериментальный пуск.

— Грядет. Еще как грядет…

Вот только воссоединения не вышло.

Через два дня Базаров был мертв. А я летел в Москву, чтобы разобраться с новой напастью…

Глава 16

Во Внуково, прямо у трапа, меня встречала машина. Правда, на этот раз не представительский, черный и лоснящийся, как рояль, ЗИМ, а разъездная и видавшая виды «эмка» нашего отделения.

Оно и правильно. Не нужны нам эти лимузины и ковровые дорожки. Поскольку возвращаюсь я не с победой, а с объемным багажом полной неопределенности. И с грузом уверенности, что вокруг сгущаются тучи.

Меня встречал старший оперуполномоченный капитан Добрынин. Эдакий образец чекиста — высокий, здоровый, румяный, с носом картошкой и проницательным твердым взором. Настолько твердым, что у меня закрадывались мысли — а не тренирует ли он его перед зеркалом. И был он в своем вечном кожаном плаще, несмотря на установившуюся теплую весеннюю погоду.

Сколько раз я ему говорил, чтобы не форсил, одевался во что-то поскромнее, не такое приметное. От его вида тянет ароматом заветов Дзержинского и агентурных разработок. Но куда там. Нет силы, которая сорвет с него этот плащ. Не удивлюсь, если он, не дай бог, падет в бою, и в завещании его будет: «Похороните меня в моем любимом кожаном плаще, прошедшем со мной через все невзгоды и испытания». Тьфу, дурные мысли. Настроение, впрочем, тоже дурное.

— Ну, Добрыня Никитич, что там у нас? — спросил я, усаживаясь на переднее кожаное сиденье машины.

Добрынин повернул ключ в замке зажигания и вздохнул:

— По-моему, враг на нас боевой свиньей попер. Второе нападение на сотрудника Проекта. Притом по одной тематике. Бывают такие совпадения?

— Бывают всякие совпадения. Нам надо разобраться, что это — игра случая или игра противника. Так что излагай подробно.

— Все этот чертов день рождения. И эта шальная девка, черти ее дери.

Избавиться от того, чтобы поминать чертей через слово, Добрынин тоже никак не мог.

Итак, что у нас за картина рисуется. Светочка Безухова, лаборантка лаборатории номер два, писаная красавица и умница, по ней вздыхали и научные, и не слишком научные сотрудники. Но она свой прагматичный и острый взор, достойный львицы-хищницы, устремила на невзрачного, не слишком приспособленного к жизни, но очень перспективного кандидата физико-математических наук Базарова. Наверняка будущего академика.

Отношения их развивались постепенно, медленно, но неумолимо. Пока Базаров однажды не понял — теперь он ее собственность. И кто он такой, чтобы отказать ей в своем присутствии на дне рождения? Раб, в конце концов, он ее или не раб!

В лабораторском буфете на празднике народу набралось много. И походило это мероприятие больше на