Синдром усталости - Владимир Николаевич Моргунов

возил их потихоньку почти до самого дембеля. Ему оставалось служить всего три месяца, когда случилось то, что называлось на официальном языке дорожно-транспортным происшествием, повлекшим за собой человеческие жертвы.

Он отвез школьников и возвращался назад. Естественно, не один возвращался — солдату такая роскошь не позволена — с ним старший машины был, лейтенант. Вот на обратном пути Шевляков и подобрал группу селян, привычно “голосующих”. Рейсовые автобусы там ходили почти что никак, и Шевлякову не впервой это было — подбирать “гражданских” пассажиров. Школьники-то гражданскими не считались — дети военнослужащих.

Разумеется, Шевляков брал пассажиров, которых по инструкции брать не полагалось, с ведома и молчаливого согласия старшего машины, а в тот, последний, оказавшийся для Шевлякова роковым — даже и по инициативе лейтенанта.

А кончилась последняя поездка тем, что Шевляков на скользкой трассе — гололед случился как раз — не справился с управлением и врезался в дерево, росшее у обочины. Несколько пассажиров отделались ушибами средней тяжести, лейтенант сломал ключицу и получил сотрясение мозга, а одной старушке повезло меньше всех — она скончалась от сердечного приступа, вызванного, как гласило медицинское заключение, болевым шоком. Старушке было сильно за семьдесят, она, разумеется, хуже всех остальных среагировала на внезапное торможение, да и сердчишко имела уже весьма и весьма изношенное.

Понятное дело, Шевлякова с машины сразу же сняли, даже помогать в ее ремонте не позволили, он стал на какое-то время затычкой во все дырки — в перерывах между продолжительными беседами с военным прокурором. Парень неглупый, да еще основательно проинструктированный своим начальником, подполковником-автомобилистом, Шевляков смог какое-то время выигрывать партии у машины с изображением щита и мечей в петлицах и с погонами полковника.

Но это Шевлякова и сгубило — то, что он прокурора воспринимал, как машину, в чью программу были заложены только статьи кодексов и наставлений по автомобильной службе. Когда вся игра, как казалось Шевлякову и его шефу-автомобилисту, была сделана, прокурор вдруг перестал напоминать машину, снял очки, потер переносицу и сказал совершенно изменившимся, домашним каким-то голосом:

— Ладно, что же с тобой делать… Молодец, подкован ты в уставах. Будем дело закрывать. Но теперь-то ты мне можешь рассказать — не для протокола, как говорится, — что же в действительности произошло?

Напряжение, в котором больше месяца находился Шевляков, враз отпустило его, и без пяти минут “дембель” рассказал… Конечно, весь его рассказ был записан на магнитофон и занесен в протокол. Отказаться на суде от якобы своих показаний — которые таковыми и не являлись — Шевляков не смог. Надо знать армейские суды или суды над военнослужащими, до которых еще очень долго никакая “Эмнести интернейшнл” не доберется, чтобы понять, насколько бесправен человек, с которого недавно сорвали армейскую форму и заменили ее — еще до суда! — на арестантскую робу.

Получил рядовой Шевляков четыре года лишения свободы — в начале мая, когда должен был демобилизоваться. Хорошо еще, что суд определил общий режим. А вообще-то, как выяснил потом Шевляков в беседах с опытными зеками, он мог отделаться таким же сроком или чуть поменьше “химии”, то есть, работать на предприятии почти как “вольняшка” и только вечером являться к определенному времени в общежитие — так называемую спецкомендатуру.

Администрация ИТУ, в котором отбывал срок Шевляков, очевидно, придерживалась того же мнения. В последний год его вообще расконвоировали и сделали водителем хлебного фургона, а вообще-то обещали выпустить еще до конца этого, 93-го года.

И вот одиннадцатого декабря, когда Шевляков ехал привычной дорогой на хлебозавод, его “тормознул” по пути какой-то мужик. По одежде вроде как местный — то есть, не шибко богато и модно одетый — а разговор у незнакомца оказался московский, правильный.

— Во, начальник, дай тебе Бог здоровья — сказал этот крупный, бородатый мужик, садясь в кабину, — а то я мал-мал не закоченел. Ты сам небось, из Карабаново будешь?

— Нет, я туда за хлебом еду.

— Ну да, для детсадика, небось.

Шевляков зыркнул на мужика — подначивает, что ли? Ведь все в округе знают, какой “детский сад” располагается здесь в округе. Но мужик на шутника не был похож, вообще мрачновато выглядел.

— Да уж, такого счастливого детства век бы не видать, — хмыкнул Шевляков. — Для “зоны” хлеб.

— А-а, — как ни в чем ни бывало отреагировал мужик. — Слыхал, как же. Кстати, бывают же такие совпадения — там, кажется, двое моих знакомых кантуются, из Питера они, как и я. Но грузины. Недавно заторчали. Одного Димой зовут, другого Зурабом. Ты их не встречал?

— Нет, я на общей “зоне” даже не ночую сейчас. Расконвоированный я.

— Но вообще-то ты там бываешь? — попутчик, конечно, понятия не имел о порядках на “зоне”. — Рядом хотя бы, а?

— Рядом, конечно, бываю, — пожал плечами Шевляков.

— Тогда я тебя об одной вещи хочу попросить. Дело бутылочное, как говорится. Авансом даже бутылку ставлю. То есть, я фигурально выражаюсь насчет бутылки. Может быть, тебе нельзя или ты вообще непьющий. Тебя зовут-то как?

— Василием, — Шевляков решил, что нет никакого особого секрета в его имени.

— Так вот, Василий, — попутчик расстегнул несколько кнопок на своей куртке, сунул за пазуху и извлек небольшую пачку зеленоватых бумажек. Отсчитав десять штук, он показал их Шевлякову, поднеся к ветровому стеклу вперед, чтобы не отвлекать водителя от дороги. — Вот аванс. Здесь пять “штук”. Разузнай об этих ребятах, ладно? Если у тебя получится, то я дам тебе еще столько же. Договоримся?

Шевляков, не говоря в ответ ни слова, стал размышлять. Смотря для чего грузины этому громиле нужны. Очень даже может быть, что он для них побег готовит. А если их сразу же “заметут”? Ведь все они — и грузины, и этот мужик, и еще кто-то с ними, в подготовке побега участвовавший — запросто могут “расколоться”: “Вот, дескать, расконвоированный водила с воли передал привет.” Ну ладно, приветов, допустим, никаких и не будет. Он просто сообщит, есть ли такие люди в этом лагере, или нет. Может быть, этот мужик “свиданку” с ними получить хочет. И объект не секретный — колония общего режима. Десять тысяч уж никак не помешают — старт хоть какой-то на воле нужен. Сейчас на воле жизнь такая пошла, что еще подумаешь, стоит ли из “зоны” выходить.

— Договоримся, — коротко сказал Шевляков не раньше, чем через полминуты после того, как попутчик задал вопрос. Все это время последний терпеливо ждал. Это Шевлякову понравилось — не суетится, не сепетит, вообще очень степенный и уравновешенный мужик.

— Вот и ладушки, — сказал попутчик и сунул руку в карман