Эльмира Нетесова - Ее величество-Тайга. РЫСЬ КУЗЯ

— Знаю я здесь одного. Такого же. Только он лесник. Удивляюсь, как это вы не у него остановились. Уж он бы рад был. И поговорить было бы о чем. — Ашот не терял надежды спровадить ученого подальше от профиля.

— Это вы об Акимыче? Виделись мы с ним. Толковый человек. Такой лесник — находка для тайги, — уклонился от прямого ответа ученый.

— Кому как. Лично нам эта «находка» поперек горла стоит. Хотя, возможно, и ваша наука тоже пытается нам палки в колеса ставить. Ну, да мы к помехам привыкли. Всю жизнь с вашим братом из-за леса ругаемся. Все-то вам неймется. Полезность свою отстаиваете. Ну, наберете вы за полгода полную пробирку всяких насекомых! А какой от них прок? Они что, хлеба людям прибавят, город построят? Ну что вы носитесь с ними, как курица с яйцом? Да мне смешно! Ведь мужчина! А на эту букашку, как на Венеру Милосскую, уставились. Или у всех у вас мозги набекрень? Козявка! Погубили! Динозавра! Да мы завтрашний день нашим людям строим!

— Ничего вы тут не найдете! Нет здесь нефти! И не может быть!

— Нефти нет?! Это вам какая ворона накаркала?

— Не ворона. Сама природа тайги показывает, что нет нефти на этом участке! И не мы, а вы деньги народные по ветру пускаете! Ищете там, где и быть ничего не может! Это вас надо отсюда гнать! Не знаете, где и как искать надо!

— Может, у вас нам консультироваться? — зло усмехался Ашот.

— Придет и наше время. Будете советоваться!

— Чего горланите? Кричите из-за чего? — вывернулся из-за дерева дед Василий.

— А ничего, старик. Тут вот наука грозится нас из тайги выкинуть, — сморщился Ашот.

Но дед Василий спокойно подошел к ученому: протянул руку, Яковом назвал, поздоровался тепло. Не обратив ни малейшего внимания на недоумение Ашота, они присели на сугроб. Закурили. Разговорились, как старые знакомые.

— И все-таки мне интересно знать, с чего вы взяли, что на площади этой нефти нет? — спросил Ашот ученого.

— Это — вопрос по существу, и я готов забыть вашу оскорбительную выходку по поводу моих исследований. Но не знаю, насколько вы подготовлены, чтобы воспринять мои объяснения. Ведь мы с вами, уважаемый геолог, пока на совершенно разных языках говорим. Хоть и в одной тайге работаем. Вы, как мне кажется, довольствуетесь тем, что видите тайгу. А ведь ее еще и знать надо. Но это на ходу не дается. Присесть в тайге, понаблюдать ее, сопоставить увиденное и познанное — вам, думаю, недосуг. Все бегом по ней. Все броском, усталые да злые. А тайга — она злых людей не любит. Боится их…

— Разве я злой? — удивился Ашот.

— Вторжение ваше в тайгу — злое. А все от незнания ее. Потому и диалога с природой вести не можете. Гнушаетесь информацией, от нее исходящей. Ну, да я отвлекся. Вас ведь только нефть интересует! Что ж, попытаюсь в доступной форме объяснить, почему нефти здесь вы не найдете. Пойдемте ко мне в шалаш! Пусть комфорта нет. Зато там, я считаю, поговорить сможем обстоятельно. И чаю попьем. А то я уже мерзнуть стал. Да оно и вам не мешает погреться, соседи мои беспокойные…

Глава 5. Подорожник

— Родной своей фамилии я не знаю. А эту мне случайно дали. Нашли меня чужие люди. На лугу. Совсем маленьким. Почти голого, синего, как гусенка. Подорожник я ел. Родителей у меня в ту голодную пору не оказалось. А сам о себе я по малому возрасту ничего не мог сказать. Кроме того, что звали меня Яшкой. Вот и все. А фамилию во рту держал — так сказали эти люди. И отдали меня в приют, чтоб не умер я с голода. Так и стал я Подорожником, — невесело усмехнулся ученый. — С детства меня много били. Ребятишки. Свои.

Приютские. Слабым я рос, хилым. Часто болел. Друзей долго не было. А их мне непременно иметь хотелось. Да таких, чтоб понимали и любили, верили и радовались вместе со мной. Но где их взять-то было? Вот и пристрастился я к природе. Поначалу к цветам. Выхаживал их. Под каждый землю на клумбе пальцами разминал. Каждый росток жалел, словно не цветок он, а брат родной. Цветам о жизни своей рассказывал. У них добру учился. Только недолгой дружба наша была. До осени. А там я снова один оставался. Вот так со скуки стал я к березе убегать, что за приютом много лет росла. Старая, обломанная мальчишками. И была она «сухорукой». В березе той три ствола было. Два — сухие. Их на дрова спилить хотели. Да я уговорил не трогать. Всю зиму каждый день ходил я к березе. Разговаривал с нею. Плакал. Говорил, что, наверное, у меня были родные, а теперь — нет. А я без них тоже будто сухорукий. И все просил, уговаривал ту березку ожить. По весне я взрыхлил под нею землю. Сделал надрез в стволе, пустил сок в сухие «руки». Поливал. Навоз носил. Удобрял землю под деревом. Сестрою своею березу звал. Даже имя ей придумал. Руки ее не ожили, конечно. А вот побегов много дала береза в тот год. С того времени изучение природы стало моим делом. На всю жизнь, — рассказывал ученый по пути к шалашу.

— И все же почему на этой площади нефти не будет? — спросил Ашот, остановившись у шалаша.

— Видите ли, я за тайгою наблюдаю уже много лет. Думаю, знаю ее довольно неплохо. И хотя ничего не берусь утверждать категорически, уверен — эта площадь ничего не даст. Все дело в том, Ашот

Суренович, что я имею дело не только с растительным, но и с животным миром тайги. Я не причисляю к этому виду геологов. О вас другой разговор, — улыбнулся Подорожник.

— Благодарю за это лестное исключение, — рассмеялся Ашот, приспосабливая над костром эмалированный чайник.

— Вот возьмите медведя. Для вас он — нежелательный сосед, довольно беспокойный и опасный хищник. Но вы не хуже меня знаете, что на зиму он залезает в берлогу. И роет ее довольно глубокой. То есть спячку проводит в живом, а не в промороженном грунте. Ведь берлога, даже самая мелкая, не бывает мельче полутора метров. Как вы знаете, у медведя прекрасное обоняние. И прежде всего он, как таежный гурман, любит чистый и свежий воздух. Потому селится в сухих, незаболоченных местах, где никакие запахи ему не будут помехой. И если на этой площади были бы хоть малейшие признаки залегания нефти, тут и духу бы медвежьего не нашли. А я одних берлог насчитал здесь восемь штук. А медведь и нефть — взаимно друг друга исключают. То же самое можно сказать о соболе, норке, бурундуке. На зиму все они роют норы и залегают в спячку. Но в чистом месте, где нет посторонних, вредных для их организмов запахов. Я имею в виду нефть.

— Не убедительно, — покачал головою Ашот.

— Извольте, если это не убедительно, имеется немало других доказательств. Я, простите, привел в пример не самое существенное. Давайте продолжим, — предложил Подорожник.

— Что ж, если вам есть о чем сказать, я послушаю.

— Спасибо, что уважили, — сверкнули смехом из-под очков глаза Якова. Он подвинул поближе к гостям пузатый раскалившийся чайник и, указав на стаканы и сахар, жестом попросил не медлить. — Я вам, Ашот Суренович, говорил, что занимаюсь фауной и флорой тайги. Значит, доказательств у меня много. Вот возьмем, к примеру, муравьев. Не знаю, хорошо ли знаком вам этот вид насекомых. Но только и они в данном случае опровергают наличие на этой площади нефти.

— Как? Эти тоже опровергают? — поперхнулся чаем Ашот.

— И они. Все дело в том, что по чистоплотности муравьев трудно даже сравнить с каким бы то ни было другим видом насекомых. И селятся они лишь в сухих и солнечных местах. Вокруг муравейника, смею заметить, на много километров вокруг — идеальный порядок поддерживается постоянно. Муравьи — работяги. Но в занятости своей никогда не уклоняются от предназначения холить и беречь тайгу, давшую им пропитание и кров. Вот этой порядочности, как вы изволите выражаться — козявочной, нам не грех было бы поучиться. Муравьи тайге как воздух нужны. Каждый гнилой листок подберут, положат около муравейника. Чтоб к зиме было от него тепло в их домике. Так вот, они никогда не селятся вблизи городов. Если это настоящие таежные муравьи. Все дело в том, что запахов города не переносят. Гибнут от них. А в тайге выбирают лучшие места. Где и земля, и воздух свежестью таежной пропитаны. А чуть откуда запах нежелательный появится, они его за много километров чуют, тут же в другое место сбегут. Подальше от опасности. Не селятся муравьи на болотах и в сырых местах. И, кстати, на зиму далеко в землю уходят. На целых пять метров. Глубже и надежнее медведя от холодов спасаются. И уж, скажу вам точно, никогда не приживется таежный муравей там, где есть нефть. Он не потерпит не только ее соседства, но и отдаленного залегания в нескольких километрах. Муравей — самое неуживчивое насекомое. Не может соседствовать рядом с человеческим жильем. Как чистюля. Не станет откладывать яички там, где есть запах бензина, а он составляет основу нефти. Не так ли? Жуки — могут. Но не муравей. И все, что хорошо людям, буквально противопоказано таежному муравью. Он начинает болеть в истинном смысле этого слова, если мимо его муравейника даже просто пройдет человек. К тому же эти визиты людей тоже бывают разными. Часто человек приходит в тайгу злым. Топает так, что муравьи за километр беду слышат. Но дом оставить не могут. Лезут на деревья. И если злой человек начнет из куража раскидывать их жилище, муравьи падают на человека с дерева. Кусают его нещадно. До крови и зуда. Так-то вот! Но я немного отвлекся. Короче, появление человека для муравья — фактор случайности, запах же нефти — явление постоянное. На этой площади зимуют несколько муравейников. И, поверьте, будь здесь нефть — их не было бы. Не соседи они.