Белорусское небо - Сергей Иванович Зверев

— Петр Васильевич… да я же… — начал было оправдываться Сорока. — Да я же вообще говорил про то, что место тут неудачное. Опасно тут сидеть. Ведь в любой момент могут нагрянуть фашисты!

— А если нагрянут, то возьмем автоматы и будем с тобой отбиваться, — резко ответил капитан. — Женщин отправим, а сами примем бой!

— Да перестань ты меня все время подозревать! — вдруг взорвался особист, ударив командира по рукам. — Ты что меня, сволочью считаешь? Или трусом? Да я умру за каждого нашего товарища, за женщин нашего отряда, если надо. Я же о другом тебе говорю, Петр, о другом!

— Тихо, — шикнул на Сороку Романчук, услышав, что к бытовке приближаются женщины. — И чтобы ни звука у меня. Иди на пост. Я тебя сменю, когда картошка будет готова.

Картошка нашлась среди остатков сожженной на берегу деревушки. Немцы не заметили или не поняли, что это такое. А местные жители в Белоруссии всегда использовали «картофельные ямы» для сохранения до весны семенного материала. И такую яму нашли Романчук с Елизаветой, когда обходили развалины. Это давало шанс партизанам продержаться какое-то время, нормально питаясь, пока они не начали активную боевую деятельность. Канунников и Романчук несколько раз уже обсуждали партизанскую войну, в которой они намеревались участвовать. И оба согласились, что воевать в качестве партизан в немецком тылу — это не то же самое, что воевать в составе подразделения на передовой. В армии, на фронте, как бы ни складывалась ситуация, а уж тем более перед началом любой войсковой операции, воинские части и подразделения пополнялись продуктами питания, снаряжением, необходимыми медикаментами, перевязочными материалами, вооружением и боеприпасами. Да и в обороне у подразделения всегда имелся шанцевый инструмент для оборудования и позиций, и блиндажей для личного состава.

Партизанам в тылу придется обо всем думать самим. Где жить, как обустроить лагерь так, чтобы в нем можно было находиться, набираться сил после диверсионных операций, ухаживать за одеждой, обувью, оружием, лечить раненых. Нужно думать, где брать еду, и не рассчитывать на местное население, которое зачастую лишилось всех средств для существования, которое ограбили немецкие солдаты. Значит, часть боевых операций придется проводить с целью пополнения запасов продуктов питания для личного состава. То же касается одежды и обуви. Особенно в холодное время года. Теплое белье, теплая одежда, обувь, предназначенная для зимы.

Ну и, конечно, оружие и боеприпасы. Для каких-то операций вполне хватит винтовок, но чаще всего партизанские бои больше похожи на штурмовые операции, а значит, требуют оружия с подавляющей огневой мощью — штурмового оружия, автоматов. А автоматический огонь требует повышенного расхода боеприпасов. Каждый командир знает, что в среднем для одного боя, даже не такого затяжного, когда в течение дня приходится отражать одну за другой атаки врага, нужно от шестисот до тысячи патронов на автомат. Увы, не всегда может получиться стремительный налет и быстрый отход после боя. И обо всем этом приходится думать самим партизанам, самим обеспокоиться о снабжении.

Трудная это служба — служба партизанская. И сейчас, думая обо всем этом, Романчук снова и снова прикидывал, используя свой опыт командира-пограничника, какова должна быть тактика боевых действий его отряда. Посоветоваться не с кем, опыт прошлых войн не в счет. Другое оружие, другая тактика войны вообще. Чем поможет опыт партизанской войны, скажем, войны 1812 года? Тогда вся европейская часть страны не была оккупирована врагом. А сейчас…

— Наши! — В дверном проеме появилось улыбающееся лицо Сороки. — Наши едут! Трое верховых!

— Наши, Игорь? — вскочила с лавки Светлана.

— Нет, это наш лейтенант с Николаем и кого-то еще с собой везут, — пояснил торопливо Сорока и исчез.

Девушка обессиленно опустилась снова на лавку и вздохнула, глядя на мать. Елизавета бросилась к дочери, присела рядом.

— Что ты, моя хорошая, опять плохо? Голова закружилась? — стала спрашивать женщина, заглядывая девушке в глаза.

— Нет, мама, это просто страх, — грустно улыбнулась Светлана и прижалась к матери. — Страх потерять вас всех опять, страх снова оказаться там у фашистов в лагере, страх снова почувствовать безысходность, смириться с тем, что ты уже никогда не выйдешь из-за колючей проволоки, что ты там и умрешь, не увидев больше нормальной жизни, мирного неба… ничего…

— Девочка моя, этого больше не будет, я тебе клянусь! — Мать схватила лицо дочери в ладони и повернула к себе. — Поверь мне, я больше не допущу такого, чего бы мне это ни стоило. И никто не допустит. Все позади, мы будем сражаться с этими нелюдями и дождемся Красную армию, когда она придет сюда и освободит нашу землю.

Романчук тоже подошел к дочери, обнял ее, прижав лицом к себе, и поцеловал в темя. Отцу тоже до сих пор не верилось, что им удалось спасти дочь из лагеря, все получилось и они теперь далеко от этого страшного места, страшного города в Польше. Он понимал, что лагерей много, что это натура фашизма, его нутро. Но душа радовалась, что они в родных белорусских лесах. Это все равно дом, здесь все равно все родное. И если придется умереть, то пусть на душе будет спокойно. Умереть дома, погибнуть в бою на своей земле, это не то же, что сгинуть на чужбине, где никто и знать не будет, как тебя зовут, где твой дом и твои близкие.

— Все хорошо, дочка, — тихо сказал отец. — Вот и ребята вернулись, Сашка вернулся.

— Саша, Канунников? — переспросила Светлана и, покраснев, опустила глаза. — Я волновалась за них.

Петр Васильевич уже заметил, что лейтенант нравится дочери. Несмотря на то, что ему пришлось пережить, через что пройти, он все равно оставался человеком душевным, улыбчивым. Улыбка, правда, у него выходила какая-то грустная, вымученная, но все равно он не замкнулся, не зачерствел, не окаменел внутри.

Романчук вышел встречать своих разведчиков и с удивлением смотрел на гостя, который приехал на третьей лошади и был одет в летные меховые унты и меховую летную куртку. Канунников кивнул командиру и поспешил вместе с инженером помочь спуститься летчику с лошади.

— Вот, товарищ командир, прошу знакомиться, — сказал Канунников без улыбки. — Наш советский летчик. Попал в плен к полицаям после вынужденной посадки. Отбили, доставили в лагерь!

— Старший лейтенант Седов, — вскинул руку к меховому летному шлему пилот.

— Капитан Романчук, — представился пограничник и протянул ладонь для рукопожатия. — Прошу к нам. Рад, что моим ребятам удалось вас освободить.

Летчик ел горячую картошку с мясной тушенкой, пил горячий травяной чай и все время кашлял. Все-таки лежание на сеновале босиком и в одной