Расстрельный список - Сергей Иванович Зверев

– Оттуда, – Коновод махнул куда-то в сторону запада. – Ты никак думаешь, вот Коновод такой наивный дурачок. Воду замутил и пытается там рыбку поймать, не зная, что ловит ее в стакане? Плохо ты меня знаешь… Без значительной фигуры за спиной и без гарантий за такие дела не берутся.

– И велика та фигура?

– Нормальная. По-шахматному, так целый ферзь.

– О как! Даже заинтриговал!

– Дед Мороз с подарками, – засмеялся Коновод. – Этот всем князьям князь. Он порешает. И с хозяевами. И с наградами.

– Дмитрий Мороз? Эка, – с уважением протянул я.

Он был командующим боевыми структурами КСУ – «Комитета Свободной Украины», фактически его военным вождем. Его прозвали и Дедом Морозом, и Генералом Морозом, а недоброжелатели со злости прилепили кличку Снежная Баба, которая широко разошлась по советским газетам. А сам он благосклонно, но неформально, разрешал звать себя Власником Украины. Он почудил на территории республики еще в начале двадцатых годов. Тогда его воинство огнем и мечом прошлось по Херсонской и другим губерниям, пока не было выдавлено РККА на территорию Румынии. Но никуда он не делся. Копил силы, умело вовлекая в свою орбиту националистов, сечевых стрельцов, белогвардейцев и петлюровцев – всех, кого объединяет ненависть к советской власти. Именно на него делали ставку поляки в разжигании конфликта с Россией.

– Думаешь, сболтнул по дури секретное? – насмешливо произнес Коновод. – Э, нет, Александр Сергеевич. Я тебе осознанно предлагаю меня держаться. Ты парень смышленый и авторитет у народа имеешь. В военном деле смыслишь. Вместе много дел наворотим. Украина рано или поздно будет свободной. И мы в ней будем фигурами.

– За спиной большой фигуры. Ферзя.

– Пока да. А дальше как получится…

Помолчав и задумавшись о чем-то своем, Коновод бодро продолжил:

– Только сначала кое-что сделать надо. Зарекомендовать себя. Чтобы интерес к нам пробудить, как к надежной опоре.

– Для этого наш странный поход? – усмехнулся я. – Чтобы зарекомендовать?

– Не совсем. Но близко… Сговоримся, Указчик, а прежде поторгуемся для порядку. Тогда все тебе в подробностях доведу. А пока – на Сестробабово, – картинно махнул он указующей дланью.

Добрались до цели, как и рассчитывали, к полудню. Мы с Коноводом поднялись на холм, откуда открывался вид на обширное, чистенькое и богатое смешанное польско-украинское село Сестробабово. Местность вокруг пересеченная. Ухоженные поля, массив леса. Холмы и овраги. Не слишком удобно для наступления. Но наступать не на кого. Предстоит просто зайти в населенный пункт и взять свое. Если и есть там милиционеры и активисты, то их сами селяне, ненавидящие советскую власть всей душой, нам на блюдечке принесут. Эти соображения я и выложил Коноводу.

– Точно. – Тот разглядывал в бинокль окрестности, и что-то его настораживало. Но он все же решился и отдал зычным голосом приказ: – Вперед, захисники!

И пришпорил коня так, что я за ним едва поспевал.

– Э, осади! – крикнул я, и Коновод сбавил ход. – Ты куда разогнался?

– А что тебе не по нраву? – Коновод вопросительно уставился на меня, благодушие его растворялось, уступая место привычной озлобленности.

– Ты впереди войска-то не скачи, – изрек я. – Не дело это командующего. Наполеон вообще в кресле сидел на пригорочке и лениво наблюдал за сражением.

– И где теперь твой Наполеон? – пробурчал Коновод, но голосу разума внял. Несмотря на отчаянность и кураж, за шкуру свою он боялся сильно. Считал ее слишком ценной для истории, чтобы лишний раз подставляться под злые пули.

Наши передовые силы втянулись в сузившийся тракт, с одной стороны которого был овраг, а с другой – плотный лесной массив. Тут и началось веселье.

Азартно заработал чужой пулемет. Потом еще один. Потом ухнул взрыв. В общем, понеслась душа в рай!

Надо отдать должное, замаскировался противник отлично. Благо много сил ему и не надо было. Обустроили на двух точках пулеметные позиции «максимов», спрятали легкую полевую пушку калибра 76 миллиметров, да в лесополосе и овраге конники таились, а проверить то место никто не сподобился. Даже селяне о засаде не пронюхали, или им рты так умело заткнули, иначе бы знак нашим подали. В общем, проморгала наша разведка, которая, впрочем, не отличалась большой сноровкой, скорее наоборот: кичливости много, а толку никакого. Вот и результат. Неразбериха! Ужас! Все смешалось – кони, люди! Ржание, крики, а поверх этого – грохот выстрелов.

Мы с Коноводом еще были на пригорке, откуда отлично видели, как метались расстреливаемые люди. Наши люди.

Рядом ухнул взрыв. Наши кони шарахнулись в стороны. Где-то совсем близко просвистела пуля. Это хорошо, что просвистела. Значит, не моя. Отведенная человеку пуля подбирается бесшумно.

Эх, вот опять оно, неповторимое и такое знакомое, испытанное не раз и не сравнимое ни с чем в мире ощущение битвы. Что-то скрипит на зубах – то ли осколки этих самых зубов, то ли пыль и каменная крошка. В уши от близкого взрыва словно вату забили, звуки доносятся издалека, но, если хочешь выжить, ты должен их различать. Проносится мимо, принимая вид то осколков, то пуль, смерть.

К бою невозможно привыкнуть. С ним можно только свыкнуться. Точнее, свыкнуться с мыслью, что от него никуда не деться и нужно выживать всеми силами. А дальше уже играют твои личные качества и опыт. Или ты становишься частью боя. Или деталью траурного пейзажа – как на картине художника Верещагина «Апофеоз войны», где от воинов остались только черепушки. Я научился становиться именно частью боя. Сколько мной пережито этих самых боев, и я до сих пор жив. Значит, наука не прошла даром. И сознание научилось встраиваться в этот страшный режим.

– Вперед! На сшибку! – отчаянно заорал Коновод, желая бросить в бой гарцующих рядом с нами бойцов, заставить биться обоз, который тащился сзади.

Он уже было собрался пришпорить коня и рвануть в гущу битвы, но тут я заорал что есть мочи:

– Стой! Назад!

– Трусишь, щенок?! – закричал Коновод.

Трушу? Ну что ж, страх в бою вещь естественная. Но вот только или ты овладеваешь им и отключаешь его, или он овладевает тобой, и тогда ты из человека превращаешься в дрожащую тварь. Страх есть у всех. Но кто с ним дружит, того он оставляет в первые же секунды боя, потому что все твое существо занято другим – выживанием и убийством. Ну а нет – сидишь на дне окопа и воешь в пространство, пока тебя не накроет снаряд. Снаряды почему-то любят трусов.

У меня же сейчас страх боя уже ушел, а кураж так и не пришел. Зато пришли холодный расчет и трезвая оценка. Они подсказывали, что биться бесполезно. Пулемет работал как коса, срезая одного за другим