Белорусское небо - Сергей Иванович Зверев

На нем были только гимнастерка с голубыми петлицами и армейские бриджи. Эти мерзавцы сняли с него и летные унты, и меховой кожаный реглан, в которых летали советские летчики. Связанный человек, судя по всему, замерз до предела, но не сдавался. Он сгибал и разгибал ноги, активно шевелил стянутыми веревкой ступнями, пытался шевелить всем телом, чтобы не замерзнуть насмерть.

— Эй, летчик! — позвал Канунников тихим голосом, но пленник его не услышал, продолжал активно шевелиться.

Шелест одежды и сена, на котором связанный человек активно крутился, не давал ему возможности расслышать голос снаружи. И тогда Сашка решился. Он проскочил, стараясь не шуметь, до угла сарая, убедился, что в его сторону не смотрят оба полицая, и, отодвинув задвижку, вошел внутрь. Летчик, увидев его, замер на месте, но, видимо, истолковал появление еще одного человека с немецким автоматом в руке совсем не так. Глаза пленника блеснули ненавистью, но Канунников покачал отрицательно головой и приложил палец к губам — «тихо». Партизан присел на корточки рядом с летчиком, положил автомат и достал нож.

— Я свой, — прошептал он, перерезая веревки, стягивающие летчику руки, — лейтенант Красной армии. Сколько этих гадов в доме?

— Четверо, — едва справляясь со страшным ознобом, ответил пленный и тут же без паузы требовательно спросил: — Ты кто, партизан, в окружение попал?

— Потом, все потом, — отмахнулся Канунников, перерезая веревки на ногах пленника. Сбросив с себя полушубок и оставшись в одной рубашке и шерстяной безрукавке, которую ему когда-то дала еще в Польше Агнешка, он приказал: — Ты давай согревайся, а я попробую с этими гадами разобраться.

— Дай нож! — почти прорычал летчик, растирая кисти рук и ступни ног. — Я с тобой пойду, я им глотки резать буду!

— Куда ты! — нетерпеливо ответил партизан. — Согревайся, растирайся, в полушубок завернись, пока совсем не закоченел. Какой из тебя сейчас боец!

И тут Канунников, стоявший ближе к двери сарая, услышал снаружи скрип снега под чьими-то ногами. Кто-то не спеша приближался. В щель над дверью Канунников успел заметить шинель полицая. «Ну, вот ты и попался», — подумал лейтенант с ожесточением. Нельзя было так долго торчать здесь. И, повинуясь какой-то интуиции, он, не поворачиваясь, бросил назад на сено нож летчику. Все, теперь только бой, смерть или победа. Если Лещенко успеет прибежать и вступить в бой, то можно выкрутиться. А если не успеет? Все, больше думать и рассуждать было некогда. Теперь все решали секунды, интуиция и… удача!

Полицай, который подходил снаружи к двери, видимо, заметил, что задвижка открыта, и теперь ломал голову: он ее не закрыл или кто-то другой. И пленник все еще связанный в сарае или сбежал? Он подходил, сняв с плеча винтовку. Даже через дверь Канунников почти физически ощущал, как полицай боится. Наверное, даже не русского летчика, который мог самостоятельно освободиться и теперь напасть на него. Наверняка он больше боялся своего начальника, скорого на расправу, а может, и немцев, которые могли упечь незадачливого полицая в концлагерь.

«Все, теперь только бой, — понимал Канунников, и другого выхода нет и быть не может. — Напасть и тихо ликвидировать этого полицая не удастся, второй рубит дрова неподалеку, и стоит ему повернуть голову, как он увидит все. Двое на улице и двое в доме, но летчик освобожден и может спастись, а это главное». И с этими мыслями лейтенант резко ударил дверь ногой в тот момент, когда к ней подошел полицай с винтовкой на изготовку. Главное — выстрелить первым, и Канунников сразу нажал на спусковой крючок, как только дверь распахнулась перед незадачливым охранником.

Короткая очередь в грудь, и полицай повалился, как сноп. Сашка даже успел увидеть его расширенные от ужаса глаза. Но тянуть было нельзя, Канунников действовал, как разжимающаяся сжатая пружина. Полицай упал, и второй с топором под навесом сразу испуганно повернулся, сжав топор в руках. Сашка тут же от пояса не целясь свалил врага второй очередью и бросился в дом. Только быстрее, пока никто не очухался!

Пробегая мимо второго убитого, Канунников лишь бросил короткий взгляд на тело полицая. Он обратил внимание, что две пули попали ему в грудь и одна вошла в лоб, почти точно между глаз. Главное, знать, что за спиной не остается живых или раненых врагов. Сашка рванул входную дверь, успел вдохнуть запах застарелого пота и грязи, которым пахнуло из сеней, и тут же навстречу ему ударила автоматная очередь. Каким-то чудом лейтенант за долю секунды до того, как пули угодили в дверь, успел отпрянуть в сторону. Одна щепка отлетела и больно поранила его щеку. Канунников не задумываясь выставил ствол автомата и дал очередь внутрь «веером», чтобы охватить поражением как можно большее пространство перед собой.

«Все потеряно, неожиданного нападения не получилось, — со злостью подумал Сашка. Он вытащил из автомата опустевший магазин и вставил полный. — Надо что-то придумать, предпринять. Конечно, у полицаев нет рации или полевого телефона, протянутого от немцев в эту глушь. Помощи они попросить не смогут, но вот немцы запросто могут появиться здесь в любую минуту». Выждав несколько секунд, Канунников быстро высунул голову, бросив взгляд в сени, и снова спрятался за дверным проемом. Сени пусты, дверь в хату закрыта. Что делать, ворваться в сени, рывком открыть дверь и дать очередь внутрь? Много телодвижений, и требуется хотя бы одной рукой открыть дверь. А оружие для точной стрельбы держать следует двумя руками. «Меня прошьют насквозь, как только я открою дверь. Я буду как на ладони», — понимал лейтенант всю безрассудность этой идеи. Мысли метались в голове, и он никак не мог придумать, как ему поступить.

И тут где-то сбоку раздался винтовочный выстрел, а потом человеческий крик, который больше был похож на звериный. Лейтенант бросился к сараю, куда выходило окно из дома, и увидел, что на снегу прямо под раскрытым настежь окном лежит полицай, рядом валяется его винтовка, а на нем сверху босой в одной гимнастерке летчик, который с рычанием из последних сил бьет врага ножом. Первое, что пришло в голову партизану, — что сейчас из открытого окна высунется ствол автомата и летчика убьют. И Канунников никак не успевал подоспеть на помощь.

Подоспел Лещенко. Он вдруг поднялся в полный рост из-за покосившегося забора, вскинул автомат и дал длинную очередь по окну. И тут же из оконного проема беспомощно свесились руки и на снег упал немецкий автомат. Четвертый полицай, видимо главный в этой четверке предателей, висел в окне, одетый в нательную рубаху, на которой быстро проступала кровь. Канунников снова бросился к