Вертеп - Шестаков Павел Александрович

— Флаг вам в руки.

— Придется взять… из твоих.

Мазин посмотрел на крупные рабочие руки Пушкаря.

— Значит, новой жизнью доволен? Есть где развернуться?

— Разве я так говорил?

— Так я тебя понял. Сам себе хозяин.

— Хозяин я, Игорь Николаевич, на наших с дедом сотках ничтожных. А на больших полях хозяева старые, мне туда пока дороги нет. Контору обойдешь, ценой за горло схватят.

— Я ехал, видел, земля не засеяна. Разве не можешь взять?

— Дед мой уже брал в восемнадцатом. Дорого заплатить пришлось. Хотите расскажу?

Но рассказать он не успел. Послышались шаркающие шаги в прихожей.

— Дед, — прервал Пушкарь, — при нем не надо. Нельзя его прошлым волновать.

Старик тем временем остановился на пороге.

— Гость у тебя, Андрюша? Здравствуй, мил человек.

Казалось, он смотрел на Мазина, но взгляд скользил мимо, обтекал, устремлялся дальше, через окно в пространство над морем. Так смотрят люди, для которых уже близок час уйти в другой мир, а окружающий, хоть и существует еще, уже отстранен, не волнует, не трогает, как прежде.

— Рюмку пригубишь, дед? — предложил Пушкарь.

— Спасибо. Гостя сначала угощай.

— Угощает ваш внук щедро. Пора и совесть знать. Благодарю за хлеб-соль, Андрей, — поднялся Мазин.

— На здоровье. Надеюсь, не в последний раз.

— Думаю, что придется тебя еще побеспокоить.

— Всегда готов. Как юный пионер. Мне и самому с вами повидаться будет любопытно. — Пушкарь повернулся к старику. — Сиди, дед, — я гостя провожу.

Уже у самой калитки Мазин остановился и задал еще один вопрос:

— Ты адвоката упомянул, что Алферова защищала. Не помнишь, как «бабу энергичную» звали?

— Ее забыть трудно. Армяночка такая, живчик, как ртутный шарик. Симонова по фамилии, Анна Григорьевна, кажется.

Вопрос свой Мазин считал рутинным, на защитника Алферова особенно не надеялся, к адвокатам вообще относился настороженно, вся их энергия шла на то, чтобы свести на нет его профессиональные усилия, и потому видел их по ту сторону баррикады. Но к женщине, которую назвал Пушкарь, Мазин относился иначе.

— Мир тесен, Андрей, но в данном случае это хорошо. Эту женщину я знаю.

— Рад был пригодиться. Звыняйте, або що не так.

И Андрей, улыбнувшись, сжал руку Мазину.

Но на остановке Игорю Николаевичу не повезло. Самодельное объявление, вывешенное на столбе в его отсутствие, гласило: «Автобуса не ждите. Нет горючего».

«Неужели застряну?» — подумал Мазин с неудовольствием, но тут лихо развернулся и остановился рядом с ним «рафик» с рекламной надписью на борту «Посетите Античный полис!». Будто вылетел из прошлого, давно умершего, но оставившего в памяти глубокую зарубку. Даже обидно стало, что раньше не подумал, куда заехал, что рядом известный музей, в котором приходилось бывать не в качестве экскурсанта.

— Что, отец, на мели? — спросил весело высокий парень в вязаной шапочке, в каких ходили сейчас его многочисленные сверстники. — Здесь дыра, учти!

Второй парень тем временем устремился с сумкой в шоп, третий остался за рулем, поглядывая по сторонам без интереса, как смотрят на нечто давно знакомое и порядком надоевшее.

И тут среди замелькавших воспоминаний пробилась мысль практическая.

— А вы не в музей направляетесь?

— Так точно, командир!

— Меня захватите? До трассы.

— Филипп, — обратился парень к водителю. — Человек попал в беду. Воспользуемся несчастьем? За бутылку, шеф, недорого. Это гуманно.

«Пожалуй», — прикинул расстояние Мазин и полез в карман.

Парень радостно схватил бумажку.

— Благородный старик!

И побежал к магазину.

«Сопьется», — подумал Мазин, отметив жадный блеск в глазах.

Распили уже по дороге.

— На троих? — спросил парень в шапочке.

Водитель повел головой.

— Моей долей угости попутчика.

— С ума сошел? Разрушать здоровье пожилому человеку!

Мазину не нравилось, как в каждой фразе фиксировался его возраст, но снова закрутились воспоминания. Смерть Татьяны Гусевой, ее виновники, не замышлявшие, собственно, убийства, и особенно один из них, к кому испытал он острое чувство брезгливости, высокомерный и жалкий Курилов, с которым именно здесь свела эта давняя история Мазина, вот тут, рядом, за селом, у тех вечных колонн, что, назло векам, тянулись к небу, помня греческие триеры и римские легионы.

— Отец! С вещами на выход! — обернулся к нему нагловатый. — Здесь мигом подберут.

И в самом деле, в гору, травя синим ядом окружающую среду, поднимался автобус.

Глава 4

Адвоката Анну Григорьевну, выручившую из беды Алферова, звали по паспорту Аракс Ервандовна, и Мазин помнил ее еще как однокурсницу Аньку Симонову, маленькую, резкую и сердобольную. Однажды в факультетской стенгазете раскритиковали злостного неплательщика членских взносов, изобразив наглого детину, изо рта которого тянулся «язык» со словами, обращенными к профоргу: «Денег, девушка, не имею». Разумеется, подобное антиобщественное поведение получило достойную оценку на собрании. Выступили активистки, говорили о жертвах фашистского террора в Греции, о положении в Китае, о Трумэне, который грозится водородной бомбой, а потом, связав все эти опасные события, спросили в упор:

— Как же ты мог так заявить?

Детина, флегматичный троечник, лениво пожал плечами.

— Сказал как есть. Не было у меня денег.

Активистки возмутились.

— Позор! Как не стыдно! Какая несознательность…

И только Анька Симонова вдруг вскочила и почти с плачем произнесла:

— Девчонки! Ну почему вы ему не верите? У меня тоже часто не бывает денег. Чем же он виноват?

Кто-то из ребят с задних рядов под общий смех объявил:

— Внимание! Торжественная минута. Новый адвокат родился.

И, пристукивая ладонями по столу, изобразил куплет:

Шутка — шуткой, но заступницей по натуре и адвокатом по профессии Аньке стать, видно, на роду было написано. Такой она и прожила жизнь, умудрившись избежать профессиональных соблазнов, не нажив палат каменных, кроме малогабаритки в бетонной многоэтажке, но сохранив житейский оптимизм и уважение друзей, к числу которых относила и Мазина.

Когда, вернувшись от Пушкаря, он позвонил Анне Григорьевне, та звонку не удивилась, ни о чем по телефону расспрашивать не стала и сразу пригласила на чашку чая.

— Приходи, Игорь, чай очень хороший, не пожалеешь.

И не обманула, чай по нынешним временам, да и не только, оказался отменным и на вкус, и на цвет, и на аромат. Напиток бодрил, переливался рубиновыми оттенками в тонких фарфоровых чашках. Сидеть в уютной комнатке у Анны Григорьевны было приятно, и говорить с ней легко было, чему и знакомство давнее помогало, и то, что нужды хитрить и умалчивать не было.

Правда, как и со всеми, начинать пришлось с новой деятельности Мазина, чего Анна Григорьевна, подобно многим, от него не ожидала.

— Не обижайся, Игорь-джан, не ждала. Прости, даже хохотала, когда мне сказали. Вспомнила, как ты в судах показания давал, весь такой официальный, костюм почти как у секретаря горкома, галстук туго завязанный… Короче, высший советский класс. А теперь что, дорогой? Чем ты занимаешься? Неужели и разводами? За неверными супругами следишь, а? В замочную скважину подглядываешь? Жучки в спальнях устанавливаешь, а? Стоны влюбленных на пленку записываешь? Ха-ха-ха!

Мазин невольно и сам засмеялся.

— Ну, стоны пока в пору собственные записывать, сама видишь, жизнь-то из нашего университетского курса выбилась, а жить приходится.

— Выбилась, Игорь, выбилась. Многим это не по душе, а я не жалею. Пусть и частные сыщики будут. Может быть, и нам, защитникам, легче работать станет. С монолитом-то государственным тягаться трудно. Ты суду от имени жулика, а прокурор от державы, да еще самой справедливой.